КОМА. 2024. Вспоминая Джорджа Оруэлла

– Что давали?

– «Спартак».

– Здорово!

– Да. Это было прекрасно.

– Как столица?

– Чисто, цивильно, красиво.

– Я рад. Как самочувствие?

– Превосходно.

– Это хорошо. Когда планируешь возвращаться домой?

– Пока не знаю. Думаю, еще несколько дней погощу в Столице, и еще денек в Неверске.

– Мы все скучаем. Дети передают тебе привет.

– И я вас люблю и целую.

– Я рад, что с тобой все в порядке.

– Не волнуйся за меня. Я позвоню завтра.

– Отлично. Целую.

– И я тебя.

6.

День шестой.

В восемь меня разбудила Варя. Робко, очень тихо она вошла в комнату и приблизилась к окну. Я окончательно проснулась от того, что она со всей силы, на какую только была способна, рванула тяжелую гобеленовую портьеру и впустила в спальню новый день.

Я потянулась и спросила у малышки:

– Какая погода на улице?

– Плохая, тетя Женя. Холодно и идет дождь. Вам нужно одеться потеплее.

Я прислушалась. Действительно, капли дождя громко барабанили в окно. В такую погоду тащиться на какой-то завод жуть как не хотелось, но, судя по всему, выбора у меня не было.

Варя подняла ясные глазки и в ее совсем недетском взгляде, я прочла заботу и желание сделать для меня что-то хорошее.

– Вам еще нужно взять зонтик. У вас есть зонтик? – деловито поинтересовалась девочка.

– Да, милая, не волнуйся. Зонтик у меня есть. А ты уже ела?

– Да. Мы завтракаем в шесть.

– Понятно, – отозвалась я и неохотно вылезла из теплой постели.

– Она приказала передать вам, что завтракать с вами не будет. Она уже уехала в правительство. И Разумовский заедет за вами в девять. А еще мне приказали спросить у вас: где вы будете завтракать, здесь или в столовой?

– В столовой, Варенька.

– Хорошо, я передам. Я могу уже уйти?

– Да, милая, можешь.

Девчушка выбежала из комнаты, а я отправилась в душ. Спустя полчаса я уже сидела в столовой и пила кофе. Варя крутилась возле меня, пододвигая поближе ко мне то масленку, то сахарницу, то хлебницу. Это наивное желание маленькой Послушницы угодить мне, вызывало с одной стороны жалость, а с другой чувство умиления. В столовой мы были одни, поэтому девочка не боялась проявлять свою заботу обо мне, выражая тем самым благодарность за проявленное мною вчера простое человеческое желание хоть чуть-чуть порадовать ее. Это милое создание всю жизнь будет вынуждено кому-то прислуживать, угождать и безмолвно сносить издевательства и унижения. Беззащитная и доверчивая, она пройдет все круги ада пока не осознает, что родилась свободной и никому не принадлежит, кроме себя самой. Но я надеялась, что совсем скоро все изменится. И маленькая Варя, и Игорек Гольский, как и многие другие дети-Послушники, обретут свободу и найдут свой дом, где ощутят любовь, понимание, ласку, заботу и нежность. Все то, чего лишили их нелюди, живущие за высокими бетонными стенами своих дворцов.

Наше уединение нарушила вошедшая в столовую надзирательница.

– Госпожа Свенсон, машина господина Разумовского уже у ворот, – хрипло доложила Светлана и строго выкрикнула, злобно сверкнув водянистыми глазами в сторону девочки: – Варька, марш отсюда! Тебя уже ждут в классе.

Малышку как ветром сдуло, а я укоризненно покачала головой:

– Ну, зачем вы так, Светлана! Мне кажется, девочка может здесь находиться и общаться со мной.

– Нет. Ее место сейчас в классе. Детям запрещено разговаривать с посторонними людьми, а особенно с гостями хозяйки. А эта дура ведет себя слишком навязчиво и развязно. Она будет наказана.

– Да за что? – воскликнула я.

– За то, что не выполняет требований хозяйки.

– Не смейте трогать девочку! – гневно вскричала я. – У вас нет прав наказывать ее!

– Есть, – односложно сказала надзирательница и вышла из столовой.

(«Да… Местные порядки здесь жестокие. Бедная девочка…»).

Я вернулась в свою комнату, напялила теплый свитер и сменила туфли на ботильоны на низком ходу. Порывшись в дорожной сумке, нашла зонтик и вытащила из шкафа куртку. Дождь по-прежнему лил как из ведра.

Спускаясь по лестнице и проходя через двор, я не увидела ни одного человека. Особняк будто вымер. Создавалось ощущение застывшей безжизненности, пустоты и безысходности. Бассейн без воды, фонтан без веселых струй воды, стремящихся вверх и мокрая, едва шевелящаяся листва деревьев. Сейчас я словно находилась на сцене какого-то второсортного театра с отвратительной бутафорской обстановкой, специально изготовленной для плохонькой пьесы. Настоящим и живым был только барабанящий по листве дождь.

Я вышла за ворота и направилась к огромному черному внедорожнику. Водитель, мужчина средних лет с выправкой военного, выскочил из машины и распахнул передо мной заднюю дверцу. Я забралась в салон и оказалась в объятьях Разумовского.

– Привет, Женька! Рад тебя видеть. Как тебе погодка?

– И тебе привет, Вовчик, – как можно веселее поздоровалась я. – Погодка шепчет.

– Я в семь часов получил свежую сводку погоды. Не волнуйся, часам к двенадцати распогодится.

– Хорошо бы.

– Ты действительно хочешь сегодня поехать на завод? – с наигранной веселостью поинтересовался Разумовский.

– А у меня есть выбор?