Кома

– Ещё что-то такое плавает в голове, из курса гигиены, что ли, – не очень уверенно предположил Николай, – С какой-то местностью, куда воду привозят со стороны, поскольку если пить местную, то люди болеют чем-то непонятным, хотя по всем классическим гигиеническим параметрам она совершенно нормальная. Не помнишь такое?

– Нет, что ты. Я гигиену едва с тройки вытянул, – ух, как вспомню!

Это в кайф, налить воды из банки!

Это в кайф, – попробовать на вкус!..

Ринат пропел хорошим голосом, разводя руками как молодой Магомаев, и ни на секунду не застеснявшись просеменившую по коридору больную, при виде которой Николай дёрнулся застегнуть белый халат хотя бы на груди.

Это в кайф, разлить её по склянкам!

Гигиена – наука наук, но её не поднять!

– «Не понять», – поправил Николай. «Не поднять» – это было про терапию. Чистая правда, кстати говоря. Ну, ладно, пойду я помоюсь хоть как-то. Тебе на метро?

– Да. Ждать не буду, извини уж. Пойду домой, – плов кушать, водка пить, диван валяться!

Акцент у неунывающего коллеги-доктора стал демонстративно среднеазиатским, и Николай почувствовал, как усталость потихоньку уходит. Иногда он не на шутку начинал опасаться, что люди могут воспринимать его как «энергетического вампира», настолько хорошо на него действовали чужие эмоции.

– Ну, пока!

Помахав друг другу руками, они разошлись в разные стороны. Снимая свой халат прямо на ходу, Николай зашёл в туалет персонала, с раковиной отделённой от остальных удобств не доходящей до потолка перегородкой. Закрыв дверь, он повесил халат на впаянный в стену крюк, зацепил за него же снятую рубашку, и как мог более тщательно вымылся до пояса, хлестнул водой по шее, по щекам, пофыркал сквозь пузыри. Мыла у раковины не было – в этом отделение уступало его собственному, где в туалете каждодневно меняли полотенце, а дежурной врачебной паре выдавали на ночь чистое постельное бельё. Последние месяцы никто им особо не пользовался, но это уже дело принципа.

Ну, всё? Теперь домой. Пробежавшись напоследок по собственному отделению, чтобы убедиться, что ничего экстраординарного за это время не случилось, и засунув халат отвисеться за ночь в шкафчике, Николай сбежал вниз по лестнице. На улицу он вышел с удовольствием, не торопясь. Напоённый сыростью прохладный весенний воздух пах прелыми, перегнившими под снегом листьями. Вроде бы целенаправленно подбежавшая чёрная лохматая собака из вечно ошивающейся около «буфетного» проезда в просвете между больничными корпусами стаи, обнюхала его и весьма дружелюбно вильнула хвостом.

– Здравствуй, субак, – с удовольствием поздоровался и он сам, и на редкость вежливая дворняга, чуть ли не ухмыльнувшись, отправилась дальше по личным делам.

Отойдя метров на десять от входа в корпус, глубоко дышащий, разглядывающий небо над копнами чёрных веток лысых каштанов и тополей доктор Ляхин надел вынутую из кармана вытертой куртки чёрную шапочку. Та окончательно превратила его в молодого человека без особых примет. Сложно определимый возраст: что угодно в промежутке между 20 и 28 годами, тёмные прямые волосы при полном отсутствии, к концу дня, какой-либо причёски. Карие глаза с отдельными крапинками почти чёрного цвета. Рост – едва выше среднего для Питера, телосложение – слегка не дотягивающее до определения «спортивное». По крови – универсальный донор, с намешанными только за последние 3–4 поколения осьмушками польской и еврейской крови. Да и основой, судя по фамилии, тоже преимущественно русско-польской. Нормально, в общем, – подумал он, улыбаясь своим мыслям. Жить можно.