Кома

Полностью согласный с его формальной фразой, Николай неожиданно для себя задержался в опустевшей комнате именно чтобы подумать в одиночестве. Уходящая последней доктор посмотрела удивлённо, и удовлетворенная задумчивым выражением на его лице, показала на вытянутой руке ключ с привязанной марлевым жгутиком деревянной колобашкой, со стуком положив его на стол.

Мысль, пришедшая в голову лопуха-интерна, каким Николай себя со всей ясностью осознавал, не отличалась особой оригинальностью: «А что, если доктор прав?». Сама идея того, что конкретно на их отделении человечество в целом может столкнуться с неким новым заболеванием выглядела, несомненно, полностью идиотской. Отсюда и такая реакция докторов, перед знаниями и опытом которых Николай искренне преклонялся. Но поскольку настоящего ответа на происходящее так и не находилось, то она возникала то у одного доктора, то у другого. В конце концов, если ты параноик, то это вовсе не значит, что тебя на самом деле никто не хочет убить.

На бумаге всё было достаточно логично, – больные умирали от осложнений тяжёлых и преимущественно давно диагностированных у них болезней, либо от вызванной разнообразными причинами недостаточности органов – сердца, почек, лёгких. То, что все собравшиеся внезапно умереть больные устроили заговор с целью напакостить захлёбывающимся в попытках понять происходящее докторам, действительно могло прийти в только голову только параноику. Но всё же… Да, мысль о новой, неизвестной науке болезни выглядела так, что на высказавшего её смотрели с тихим сочувствием, но ведь всякое случалось даже в последние 50-100 лет. Появись ВИЧ-инфекция на тысячу лет раньше, и переплывшая Атлантику экспедиция ацтеков наткнулась бы на заросшие вековыми лесами развалины городов на месте угасшей Европы…

Встав и покачавшись на сжатых кулаках на подоконнике, Николай побурчал себе сквозь зубы. Просто ничего не значащие слова: «Бу-бу-бу…». Окно выходило во двор, и сквозь ряды облепленных молчаливыми петербургскими воронами растопыривших чёрные ветки деревьев были видны стайки уходящих из корпуса студентов. Асфальтированная дорожка изгибалась сложной петлёй, выпуская из себя протоптанные в бурых проплешинах голой ещё земли тропинки к калиткам и воротам в окружающей больничный сквер ограде. Студенты торопились либо на четвёртую «пару», либо к метро, к маршруткам, к трамваям. Меньшая часть, вероятно, может задержаться в читальном зале: посидеть над книгами и методичками. На виднеющейся сквозь группу ближайших таких деревьев, скользкой от висящей в воздухе мороси скамейке сидела одинокая согнувшая фигура – кто-то кого-то ждёт.

Ещё раз поглядев на часы и поправив сбившийся на бёдрах в складки халат, за секунды переделавший выражение на лице из грустного в уверенно-серьёзное молодой доктор Ляхин, выйдя из кабинета, запер дверь на ключ и остановился. Постояв у двери ещё минуту, он двинулся к своим больным – сначала «свежим», сегодняшним, потом всем остальным. Полностью выжатый, он закончил уже почти к четырём, но старавшаяся обычно уходить не поздно доцент задержалась с Ульяной, и Николаю пришлось ждать в пустом кабинете ещё минут двадцать. Обнаружив на столе сравнительно свежий номер «Российской диабетической газеты», он почти равнодушно его пролистал: худенький четырёхстраничный выпуск был наполовину заполнен рекламами витаминов и производящих инсулины зарубежных фармацевтических фирм. Потом пришла ординатор Саша, с интересом посмотревшая, как он рисует на полях газеты постепенно увеличивающийся в размерах ряд кошачьих морд.

– Жрать-то как я хочу, мамочки! – оторвавшись от разглядывания его рисунков с противоположного конца сдвоенного ученического стола, Саша потянулась вверх и в стороны. Вовремя поднявший глаза Николай улыбнулся.

– И спать.

– А как же!

Саша радостно засмеялась. На неё было приятно смотреть.

– Ну, вот дождёшься куратора, и иди.

– А ты?

Ничего такого Николай в виду не имел, но Саша улыбнулась совсем уж загадочно. Неделю назад она продемонстрировала собравшейся на чай молодёжи окантованный синим картонный квадратик «приглашения», датированный серединой мая, и теперь по три раза в неделю просчитывала оставшиеся до свадьбы дни.

– И я, – согласилась она.

В кабинет с цоканьем каблуков и стуком дверью зашли Свердлова с Ульяной, и сразу же за ними просунулась голова доктора Хасабова с неврологии – явно по его душу. Поздоровавшись в спину доценту, Ринат, бывший однокурсник Николая, поманил его в коридор, и там объяснил, что двое свежих кредитоспособных радикулитников желают его массажа, поскольку относятся к замечательной категории больных, презирающих новомодную иглотерапию. Массаж был одной из разнообразных халтур, которые Николай практиковал, и которой не помешал его свежеполученный докторский диплом. Мнение больных об иголках он вполне разделял, и хотя в них верили многие доктора гораздо умнее и опытнее его, но против консерватизма не попрёшь. Договорившись о времени, Николай вернулся в кабинет, и дождавшись своей очереди отчитался перед доцентом за проведенный день.