Кома (сборник)

Я кивнул, сделав вид, что не понял намека. Разумеется, и Лукашенко, и последствия чернобыльской катастрофы входят в круг моих интересов. Что ни говорите, а Лукашенко на сегодняшний день – единственный белорусский бренд, раскрученный на мировом уровне. Собственно, Леша по-своему обозначил проблему: нынешний глава государства настолько плотно заполняет собой общественно-политическую нишу, что больше туда никому не протиснуться. Он сам себе голова – в том смысле, что вся система государственной власти заточена под Лукашенко, представляя собой в некотором роде сплошное государево тело. Войти в эту систему можно только через соответствующие физиологические отверстия, что для большинства решительно неприемлемо. От слизистой органики, именуемой государством, нормального человека просто воротит. Это здоровое отчуждение человека от государства, массовая непричастность белорусов к отправлениям государственного организма рождает в стороннем наблюдателе ощущение удивительной чистоты и детскости здешних нравов: в Белоруссии не принято сволочить власть, ее здесь просто не замечают. Государство отделено от народа не указами президента, а его физикой и органикой. И ничего другого народу не остается, как быть свободным от государя: жить, трудиться, растить детей, почитать родителей, совершенствовать различные медитативные практики (в первую очередь, естественно, на основе алкоголя, однако не только). Ничего другого не остается, как жить в себе.

В этом контексте – в контексте доброго батьки, отпустившего свой народ играться в песочнице, – можно, наверное, говорить об отсутствии взрослости; о том, что белорусская нация еще не сформировалась, еще не отрастила себе положенные взрослой нации причиндалы (в первую очередь национальную элиту и государственную бюрократию, осознающих себя не придатками первого лица, а самоценной прослойкой). Она еще не закоснела во взрослости и чем-то напоминает ошарашенного собственной физиологией подростка. (Каким-то удивительным образом эта «недосформированность» нации передается на индивидуальный уровень: здесь даже взрослые особи по части детскости, смурной подростковой задумчивости дадут изрядную фору среднему российскому недорослю.) Как сказал один специалист по гормональному развитию, осматривавший меня в мои четырнадцать лет: «Будем надеяться, что сдвинутые сроки развития дадут нестандартную личность». Вы не поверите, но он оказался прав.

Говорить об этом можно и нужно. Но говорить без подростковой ущербности, чем зачастую грешат белорусы, без снисходительности стороннего наблюдателя. В случае с Беларусью мы имеем дело с таким отклонением от нормы, которое равнозначно чуду. А чудо не нуждается в снисхождении. И стыдиться его смешно. Дао – оно и есть дао.

Вот сидим мы в гостях у Саши Барташевича. Пьем красное сухое вино, которое задешево доставляет Барташевичам сосед-дальнобойщик, любуемся с балкона неоцифрованным широкоформатным закатом. Под нами крыши пятиэтажек, цветущие купы лип, стригущие воздух ласточки. Вот так мы и живем, говорит Саша, озирая пейзаж зорким взглядом художника. Я ничего не вижу в указанном направлении, кроме ласточек и заката. Самое забавное, что больше там ничего и нет.

– Ну как же, – возражает Саша. – Тут у нас объявился домашний голубь. Вначале балкон обжил, потом в комнату, как к себе домой, потом повадился приводить друзей и подружек. Сам белый, подружки сизые. Рассядутся на балконе, семечки щелкают, а он заходит в комнату, вразвалочку, одно крыло вот так отставит и наворачивает круги, типа самый крутой: «Не боись, братаны, у меня тут все схвачено, местные мне башляют». Ну, то есть мы с Ирой. В общем, совсем обнаглел. И тут приходит с улицы здоровенный двухметровый мужик: вот такая шевелюра, вот такая борода, руки граблями и глаза – голубые-голубые… От земли мужичок. У вас, говорит, мой голубь на балконе, хочу забрать. Шасть на балкон, сграбастал голубя и разглядывает. Нет, говорит, не мой. Но все равно заберу, больно красивый. Негоже такому фраеру с сизарями. Берет голубя и уходит. Мы с Ирой смотрим друг на друга, ничего не понимаем: был мужик, не был, зачем приходил, как мы его впустили? В общем, «и было нам видение». Проходит дня три – возвращается, достает из-за пазухи голубя и говорит: «Забери, хозяйка, он у меня заскучал. Не хочу, чтобы птица маялась». Потом еще раз пришел, принес голубку для нашего мальчика – чтоб им и нам веселей жилось. Такой здоровенный амбал, сущий ребенок: живет в пригороде, ковыряется потихоньку в земле, но по большому счету ничем, кроме голубей, не интересуется. А голуби… Пару дней они тут с голубкой потусовались, потом улетели. Ира говорит, в свадебное путешествие. Мужик тоже как испарился… Вот такие дела. Теперь понимаешь?..

Саша требовательно смотрит на меня. У него тоже голубые глаза, тоже борода и свежая детская припухлость щек. Тридцать девять лет. Я киваю. Пью сухое вино, глубокомысленно смотрю вдаль. Там ничего нет, кроме ласточек и заката.

Глава пятая Крестовый поход детей