Команда

Препираться Хагрид сразу бросил — сработал стайный инстинкт, призывающий прогнуться под общеизвестную аксиому «Дамблдор никогда не врет». Вылив в горло остатки скотча, он распрощался с Кингсли и поплелся домой. Однако голове думать не запретишь, уже на выходе из Министерства в мозгу Рубеуса сложился целый букет из сомнений, странных совпадений и логических неувязок. Почему в Литтл-Уингинге, когда Хагрид объяснил происхождение мотоцикла и собрался вернуть технику хозяину, Дамблдор даже глазом не моргнул? Знал же прекрасно, где сейчас хозяин. Не хотел бодяжить ведром печали и без того грустную действительность? Дык лучше так, чем с утра из «Пророка». Не нашел в себе сил огорчить подчиненных до полного уныния? Гы-гы-гы, когда это директор стеснялся резать правду-матку прямо в рожу окружающим! Разве что эта правда-матка этим окружающим совсем ни к чему… Как там у него? «Если правды сказать нельзя, лучше промолчи, но не солги, ибо ложь недопустима»… Видать, не придумал тогда еще, какую именно правду, в каком количестве и под каким соусом подать на стол жаждущим информации сапиенсам. Не врать ведь можно очень по-разному. А Рубеус, меж прочим, до утра, как дурак, с этим мотоциклом…

Вообще странности начались раньше, в Хэллоуин. Бледный, как-то враз постаревший директор явился в Большой Зал спустя полтора часа после начала традиционного пира, проигнорировал удивленные взгляды и шикарный десерт на столах, отодрал Рубеуса от тарелки, выволок в коридор и осчастливил списком кратких, четких инструкций: немедленно к Поттерам, забрать ребенка, отнести за пять домов к Батильде, переждать у нее до вечера. К следующей полуночи доставить мальчика в Литтл-Уингинг на Тисовую улицу, дом четыре. По возможности организовать присутствие там же профессора МакГонагалл. Все.

Ошалевший от небывалой торопливости и приказного тона начальника Рубеус рванул в Годрикову Лощину. Там, в раскуроченном взрывом доме, в пелене не успевшей еще осесть пыли он нашел два трупа и живого, очень сердитого годовалыша со свежим порезом на лбу. Дальше закрутилось в ритме квиддичного матча: черное от горя лицо Сириуса, перепуганная старуха Батильда с древней на вид погремушкой в руке, жалобное хныканье осиротевшего ребенка, магловский супермаркет с низким потолком и невероятным количеством детского питания на полках, бессонная ночь, взбудораженный поутру Хогвартс, жесткая хватка злой из-за отсутствия информации Минервы… Вихрь бьющих по психике впечатлений помешал задаться элементарным вопросом: а откуда вообще директор знал… знал? Ладно, на доме, скажем, сигналка стояла. Жизнь малышу Гарри пообещало Пророчество… Но впервые на памяти Рубеуса Дамблдор пропустил хэллоуинский пир ‒ заперся у себя в кабинете, будто ждал сигнала. План с Батильдой и Дурслями тоже явно не с неба упал. А еще в мае месяце Арабелла Фигг неожиданно купила дом в Литтл-Уингинге, и именно Хагрид по просьбе директора помогал ей с переездом ‒ возил на своей таратайке вещи, таскал шкафы и диваны, ловил разбегающихся кошек и попутно изучил нужный кусок Суррея…

Выводы оказались настолько кошмарными, что Хагрид, невзирая на рабочий день, отправился в «Дырявый Котел» и надрался там до целого легиона пикси верхом на саламандрах. Протравленный ароматом возлияний воздух паба звенел счастливым хохотом, люди вокруг обнимались и стучали бокалами в честь Мальчика-Который-Выжил, а Хагрид заливал огневиски свое жуткое знание и давился слезами. Бедные Поттеры, бедный малыш Гарри, бедный Сириус… ну конечно, какой из него воспитатель! Самому бы кто мозги вправил… А Томми-то жив, жи-и-ив, пакостная рожа, и значит, ребенку, который ползал всю ночь по чужому дому в поисках родителей, несчастному детенышу, чей плач («…мамока… мамока…») до самой смерти будет звучать у Рубеуса в голове, маленькому мальчику со шрамом на лбу придется вырасти героем. Страшная у вас работа, господин директор… И ведь узнает кто — спасибо не скажет, наоборот, отшатнется, осудит, заклеймит, камнями закидает и пойдет, весь чистенький и пушистенький, по свежеотмытому миру, который вы ему ценой души своей выкупили… Бедный, бедный директор… Будь ты проклят, Томми Риддл…