Команда Альфа

— Чего вы не понимаете? Того, что делаете у нас себе карьеру, а мы на вас ни в какой мере не можем рассчитывать? Этого вы не понимаете?

— Господин генерал!.. — Мне показалось, что земля пошатнулась у меня под ногами.

«Что я сделал? За что они на меня взъелись? — Я лихорадочно искал объяснение случившемуся. По лицам моих шефов я понял, что и они обижены на меня. — За что же? За что?»

— Что говорил вам этот человек? — ледяным тоном спросил мистер Раттер, указав на Хайдвеги.

Тут мне все стало ясно. Та к вот в чем дело!..

Я слово в слово передал весь наш разговор.

— Вот видите. Тут-то вы и провинились, пошли против нас. Этот человек собирался стать предателем — вы же хранили его тайну. Разве так делают? А если он расскажет большевикам все, что знает? Вам это не приходило в голову?..

Я признал, что они правы.

— Сэр! Я поступил необдуманно. Ничего не могу сказать в свое оправдание! — Я полагал, что после моей самокритики все станет на свое место. Но не тут-то было!

— Постойте, постойте! Еще кое-что имеется на вашем счету!

«Что же еще? О господи!»

Мистер Раттер оказался обвинителем безжалостным.

— А этот, другой, ничего вам не говорил? Ни на что не жаловался? — Палец его теперь уперся в Ковача.

— Нет, то есть да! — проговорил я, уничтоженный. Они и это узнали! Как?

— Возьмите пример со своего сокурсника, — вставил теперь генерал и — я едва поверил собственным глазам — указал на Ковача. — Он уже усвоил, что малейшее проявление чувств, даже единственное пророненное слово, может привести к печальным последствиям.

«Так вот оно что… Значит, Ковач — не кто иной, как шпик? Ну погоди же, котик!»

— Господин генерал! Разрешите доложить, что названное вами лицо также относится к числу недовольных! Это мне известно от него же самого! — В ярости я не заметил, что повторяю то, в чем Ковач уже успел добровольно признаться.

— В этом-то и дело. Но почему вы только теперь соизволили доложить об этом? Видите, он оказался порядочнее вас!

Я опустил голову. Разглядывал узоры на ковре. Что мне еще оставалось делать? Было очень неловко от выговора и досадно, что в мой послужной список будет занесено взыскание. И вдобавок — в этом стыдно было даже самому себе признаться — я завидовал предателю. Он ведь вышел в паймальчики! Его — да-да! — его же еще и похвалят! Повысят. Будто вовсе и не он жаловался совсем недавно на свою судьбу!..

— Сынок, да возьмите же себя в руки! — пробирал меня мистер Робинсон, даже теперь с лаской в голосе. — Этот свой проступок вы еще можете исправить. Подумайте над тем, что получилось бы, если бы вам пришлось прибыть в Венгрию с такой вот, например, личностью, как этот самый Хайдвеги! Это же готовый провал! Или, скажите, рискнули бы вы отпустить с ним впоследствии кого-нибудь из своих питомцев? Ответьте, пожалуйста, да или нет?

Я вздохнул с облегчением. Значит, у меня еще будут питомцы. Значит, меня не отчислят! Значит, не все еще потеряно!

— Нет, не рискнул бы, мистер Робинсон! — Голос у меня был ликующий, они, конечно, обратили и на это внимание.

Генерал улыбнулся.

— Вижу, вы уже сделали соответствующий вывод. Прекрасно! Из вас будет толк. Но сегодняшний урок пусть послужит вам на пользу! Итак, вы должны ставить свое начальство в известность обо всем происходящем с вами и с вашими товарищами. Обо всем! Вы и это поняли?

— Так точно, господин генерал!

Я произнес это, как клятву. Нет, отныне не Ковач будет фискалить на меня!.. Этому больше не бывать!..

Хайдвеги в смирительной рубашке увезла военная карета скорой помощи. Как впоследствии я узнал, он попал в дом умалишенных. Там он, рассудило начальство, может говорить все, что взбредет ему в голову. Кто поверит болтовне умалишенного?

Но я все же дождался во дворе своих шефов.

— Ну, что еще? Ведь мы же все уладили! Не так ли? — пошутил, подойдя ко мне, мистер Робинсон.

— Я кое-что недопонял, и это меня угнетает.

— Выкладывайте! Все начистоту!

— Это дело с Ковачем… Выходит, этот пройдоха, этот слюнтяй, который нюни распустил из-за того, что должен тут находиться, — проверенный человек, славный малый?

Мистер Раттер пристально посмотрел мне в глаза.

— Да. И вы пораскиньте умом: Хайдвеги собирался удрать, а вы были немы, как могила. Зато Ковач… С Ковачем все ясно, ясно, что он за нас. Мы знаем, он без надобности не будет рисковать своей шкурой, но уж если придется… Одно неоспоримо: коммунистов он всем сердцем ненавидит, а нам предан. И это он только что доказал. А остальное придет со временем!

Глава седьмая Диверсия!

«Дорогой Фери!

Твое последнее письмо еще туманнее, чем все предыдущие. О себе ты пишешь совсем мало. Больше спрашиваешь, как я да что нового дома.

Может, это проявления тоски по родине?