Команда Альфа

И хорошенько запомните следующее: кого пытают, того убивать не намерены. А отсюда — один из более полезных советов, какие я могу дать вам: когда вам будут грозить смертью — не сдавайтесь, ведь вы должны знать, что из мертвеца ни слова не вытянешь. У вас захотят выудить ваши секреты, поэтому смерть вам не грозит. И еще вы должны запомнить: для противника ваша жизнь имеет значение только до тех пор, пока у нас есть тайны. В ту минуту, когда вы их выдали, — все… вам конец! Но только тогда, только в этом случае! Молчать — значит жить! Вы меня поняли, не так ли?

Перед нами пестрели кадры фильмов. Теперь они вторгались в наше сознание, достигая цели чуть ли не с математической точностью и не менее изощренно, чем предшествующие, подготавливавшие нас духовно к подрывной деятельности.

Эти фильмы также начинались с эпизодов второй мировой войны. Используя заснятые немцами и американцами кадры, они показывали нам все самое страшное, что можно сделать с человеком. Фашисты действовали зверскими методами, и это сомнений не вызывало. Но какое у нас было основание не верить в то, что и на допросах в следственных органах стран советского блока применяются подобные же методы? Ведь в конечном-то счете каждого из нас, пожалуй, привела в Америку неприязнь к социализму или, точнее, приверженность буржуазным порядкам. Вот мы и верили во все виденное на экране: вера эта еще тогда начала укрепляться в нас, когда мы шли к границам. В общем, демонстрируемые нам в качестве учебного материала картины мы считали абсолютно правдивыми.

На экране — Корея и Вьетнам. Вьетнам, конечно, коммунистический. Конголезские события были еще в разгаре, но в нашем распоряжении уже имелась копия фильма о жестокостях приверженцев Лумумбы. Должен сказать, я видел ужасающие вещи. Мне и не снилось, что часть кошмаров, виденных на экране, придется когда-нибудь пережить наяву. И совсем при иных, непредвиденных обстоятельствах, ничуть не похожих на те, о которых нам говорили наши преподаватели.

Все эти фильмы именовались документальными, и им должно было слепо верить! Но попадались и так называемые реконструктивные фильмы, изготовленные в лаборатории Си-Ай-Си на основании рассказов перебежчиков, главным образом из Венгрии. И было в них все что угодно: начиная от пыток электрическим током и кончая мясорубкой, перемалывающей людей живьем. Здесь были собраны и наглядно показаны все существовавшие когда-либо легенды о самых жутких способах истязания.

Можно не добавлять, с каким чувством покидали мы после этих кинофильмов помещение клуба. Мы были подавлены, нас угнетало сознание того, что все виденное нас же и ожидает впереди: нечего сказать, перспективы! Режиссура в то же время не преминула позаботиться о воспитании в зрителях решимости, отваги и ненависти к врагу, который страшен, беспощаден и жесток.

— Приходится лишь жалеть те народы, чьи правители подобным образом узаконили злодеяния! — подчеркивал наш преподаватель. И мы, боясь за себя, чувствовали сострадание к другим, переживали за угнетенных и готовились к возмездию.

Врач-психиатр, читавший заключительные лекции, прибегал к хитроумным, хоть и не новым приемам.

— Вам приходилось когда-нибудь испытывать боль, не правда ли? Боль бывает иногда сильней, иногда слабей. Штука эта, разумеется, неприятная. Но если подумать хорошенько, то выходит, что чувство страха перед болью сильней и тяжелей, чем сама боль, верно? Удаление зуба длится тридцать секунд. Сидеть же перед тем в приемной врача приходится, бывает, по полтора-два часа. Сколько раз успеет пациент за это время мысленно пережить боль удаления? Когда вы попадаете в плен, происходит то же самое, только чуть в большей степени. Ведущие допрос будут стараться усугублять ваши муки психическим воздействием; вы сто раз переживете мысленно ту боль, которую почувствуете только раз.

Никому из нас не хотелось попадать в плен, но мы жадно ловили каждое слетавшее с его уст слово, будто от этого зависело наше спасение.

— Главное, не бояться. Это наиболее эффективная самозащита! — продолжал врач. — Плюньте на разные там запугивания! И вы увидете, все неприятности сразу же станут более терпимыми. И боль имеет свою степень. У нее тоже есть так называемый superlativus, то есть предел! Тело истомлено, оно цепенеет, теперь уже с ним могут вытворять все что угодно: больше оно не болит. Надо только уметь продержаться до той минуты!

Нас познакомили и с другого рода пытками, более утонченными, чем физические истязания. Тут использовалось все: и заманчивые обещания, и человеческие страсти, и тоска по семье.

Но удивительней всего было то, что они даже не упомянули о тех вещах, которые мне много позднее пришлось увидеть собственными глазами в концентрационных лагерях Южного Вьетнама. Умолчали также и о французских парашютистах, хотя о них в то время много писали в газетах. Мы же не спрашивали. Отчасти потому, что были безразличны, отчасти потому, что знали: спрашивать об этом бесполезно.