Команда доктора Уолтера [СИ]

По вечерам, когда у него все получилось в лаборатории и выходила его очередная статья, ему бы так хотелось поделиться с Мэри своими успехами, но он этого никогда не делал. Не рассказывать же ей о «рибонуклеопротеидной частице микросомальной фракции» и ее роли в биосинтезе белка. Со временем Мэри перестала жаловаться на американскую жизнь. Стиву хотелось думать, что она привыкла, но он допускал вероятность, что жена просто смирилась. Мысль, что своим переездом, зацикленностью на науке и карьере он сделал жену несчастливой, иногда посещала его, но Стив всегда себя оправдывал: жена не работала, когда-то в церкви она обещала быть ему, своему мужу, опорой в горе и в радости, что ее роль — хранить очаг, и неважно, где этот очаг находится.

Стив ехал в машине и даже не отдавал себе отчета в том, что мысленно продолжал мысленный спор с Джошуа. Парень ходил в школу, рядом рос его младший брат. Им-то и в голову не приходило на что-то жаловаться. Да и Америку с Англией они не сравнивали, чувствовали себя стопроцентными американцами. Родители возили их пару раз в Лондон к бабушкам и дедушкам, ребятам там понравилось, но с таким же успехом они могли бы посетить Канаду или Австралию: чужие страны и странный английский. Мог ли он тогда знать, что оказывается Мэри каким-то образом настроила сыновей против него. Что она им говорила? Папа вечно на работе и не занимается вами? Для папы главное в жизни — работа? Папа занимается биотехнологиями… его исследования направлены против божьего промысла? Стив тогда не замечал ничего такого, но теперь понимал, что скорее всего Мэри не могла сдержать свою неудовлетворенность жизнью, не знала толком, чем занять свое существование и приглашала детей в союзники. Насколько ей это удалось Стив понял только гораздо позже, когда перед их семьей встал вопрос вакцинации.

О том, что разработана вакцина, влияющая на процесс старения, Стив узнал не из газет. Он был на симпозиуме, посвященном проблемам старения в Стэнфорде, где обсуждались новая технология модификации нуклеотидов, несущих ген теломеразной обратной транскриптазы. В Стэнфорде разработали первые образцы вакцины, после введения которой нуклеотиды вели себя как молодые, активно делились. До обнадеживающих результатов было, правда, еще относительно далеко: удлиненные концы теломер снова начинали укорачиваться с каждым новым делением. Решение было найдено лет через пять, вакцина существовала, но инъекции тогда не были конечно рутинны. Их делали ученым-добровольцам. Желающие рисковать находились.

Стив принял решение практически сразу. Не то, чтобы он боялся смерти, как таковой. Он хотел жить долго, дольше, чем другие для того, чтобы смерть не прервала его исследований. Жить, открывая все новые и новые возможности биотехнологий, было жгуче интересно. Исследования его захватывали и он не мог, не хотел позволить какого-нибудь инфаркту их прервать. Как бы не так! Почему-то он был заранее уверен, что Мэри примет его решение, даже обрадуется невиданной возможности жить до глубокой старости в относительном здоровье.

Он просчитался. Как она бушевала, как кричала, называла его предателем, преступником, вероотступником. «Нет, нет… за кого ты меня принимаешь? На все воля божья, никто, слышишь, никто не может ее изменить! Я отказываюсь. Я проживу, сколько мне отпущено, а потом, когда бог призовет меня, я достойно уйду туда, где успокоюсь навечно». Стив даже и не знал, что жена до такой степени религиозна. Их обоих вырастили в католической традиции, он помнил их красивую свадьбу, когда он ждал ее у алтаря и она шла по проходу под руку со своим отцом в воздушном белом платье. Ну, и что с того? В чем она видит грех? Нет тут никакого греха. Попытки образумить ее, уговорить послушаться здравого смысла ни к чему не привели. Стив разозлился. Если бы она ему говорила, что боится, не хочет рисковать… он бы понял, но все эти завывания про бога — это уж было слишком. Он ей тогда сказал: «Ладно, поступай как хочешь. Я буду жить, а ты умрешь. Поделать я ничего с этим не могу. Я вакцинируюсь. Это решено. Не будем больше этого обсуждать».