Команда доктора Уолтера [СИ]

Дома Риоджи продолжал думать о демонстрации натуралов. Ну да, он знал, что где-то есть несогласные с возрастными опциями, которые дают вакцинации, но как же эти юнцы примитивно мыслят. Ювеналы никому не лгут. Если их спрашивают о возрасте, они его не скрывают. Более того, если люди хотят официально вступить в брак, предоставление документов, удостоверяющих реальный возраст, обязательно. Если брак гражданский — это личное дело людей, зачем государству вмешиваться. Мысли о случившемся какое-то время не давали Риоджи покоя, но потом привычная апатия овладела им с новой силой. У него не хватало сил долго испытывать сильные эмоции, он утомлялся и остывал, чтобы снова погрузиться в состояние внутреннего безразличия ко всему, а главное к любимой работе.

А когда-то работа помогла ему пережить смерть сына. Как же давно это было! Когда жена Акеми согласилась вместе с ним максимально продлить свою жизнь, Риоджи совершенно не удивился. Настоящая японская женщина в таких важных вопросах перечить мужу никогда бы не стала. Жить и умереть вместе со своим любимым — в этом для нее и было предназначение женщины. Она спросила о Джоне, но Риоджи ответил, что они могут только надеяться, что Джон последует их примеру, но повлиять на его решение не в их силах. И желая быть честным, Риоджи прибавил, что, если Джон не согласится, они будут вынуждены пережить его смерть. Ответ Акеми прозвучал для него странно: что ж: я его мать и произвела Джони-ко на свет. Если мне придется проводить его в лучший мир, я буду с ним рядом до конца, чтобы мой мальчик был спокоен. «Насколько же она все-таки остается японкой» — подумал тогда Риоджи. «Проводить Джона в лучший мир» им не удалось. Риоджи собственно так и знал. Он даже не успел поговорить с сыном о вакцинации.

То, что Джон больше нигде не учится, они давно знали, звонил он очень редко и неизменно просил за него не беспокоиться, у него, дескать, все хорошо. «Джони-ко, откуда ты звонишь?» — неизменно спрашивала Акеми. Джон жил в Вирджинии, но последний его звонок был из Теннесси. Перед этим они получили большой конверт с фотографиями, черно-белыми, не очень четкими: молодые ребята с длинными, нечесаными волосами, в банданах, полуголые, улыбающиеся. Одна фотография Риоджи запомнилась: совершенно обнаженные мужские тела в мелкой воде, и на груди некоторых из них сидят голые младенцы. Акеми тоже смотрела на фото и все спрашивала, как он думает, есть ли среди этих маленьких детей их внук? Риоджи не знал, чего Акеми больше бы хотелось… чтобы внук у них был или чтобы его не было. «Да, кто ж его знает… они и сами не знают» — с горечью думал он. У хиппи были общие дети, дети общины. Вряд ли бы Акеми это понравилось.

Однажды вечером пришли двое полицейских и, войдя в гостиную, сообщили, что их сын погиб от передоза и им следует ехать в Нэшвилл официально опознать тело и распорядиться насчет похорон. Все, что происходило после, слилось в памяти Риоджи в одно тягостное событие, перипетий которого он не запомнил. Микроавтобус у открытого люка багажного отделения самолета, гроб в ритуальном зале похоронного бюро. Отказ от церковной церемонии по христианскому обычаю, молчаливые коллеги в черном, пришедшие со своей едой к ним в дом, навязчивый, приторный запах ароматических свечей. Кто-то пожимал ему руку, что-то говорил, а он кивал и вежливо улыбался: «Да, да, спасибо что пришли… спасибо за поддержку… спасибо… спасибо…» Он еще никогда в жизни столько не благодарил. На самом деле никакой благодарности Риоджи не испытывал и ему остро хотелось, чтобы все поскорее ушли. Единственное чувство, которое он тогда испытывал — это чувство страшной вины и полной уверенности, что если бы в свое время он не уехал из Японии, их с Акеми сын был бы жив и здоров. А он уехал, всем жертвуя ради науки, но стоила ли наука таких жертв?