Команда доктора Уолтера [СИ]

Когда Риоджи приехал в лабораторию, там уже был Стив и работали инженеры. Стив опять разговаривал с ними на повышенных тонах, но Риоджи не прислушивался. Сегодня он должен в последний раз проверить орган завтрашнего реципиента на наличие потенциально раковых клеток.

В каждой ткани число делений стволовых клеток различно. В печени они не делятся столь же энергично, как, скажем, в легких, т. е. вероятность возникновения опухоли в легком в разы больше, но у них-то как раз множественные гепатокарциномы. Они выращивали печень этого пациента из его же стволовых клеток, стволовые клетки делились с невероятной скоростью, гораздо быстрее, чем естественным путем, а значит… а значит, что по всем параметрам здоровый орган накопил множество потенциально онкогенных мутаций. Обычные клетки живут не слишком долго и поэтому гибнут раньше, чем успеют спровоцировать рак. А вот стволовые клетки — это другое дело, даже одна онкогенная мутация сработает в потомках-клонах.

Нет, Риоджи не мог дать обнадеживающий долгосрочный прогноз: когда в новой печени разовьется опухоль и разовьется ли вообще. Он мог только гарантировать, что в пересаживаемом органе нет особых стволовых клеток, провоцирующих карциному. При помощи безобидных цветных маркеров он внимательно просматривал все слои органа. Не было там пока ничего. Не было… пока. После операции больному введут в кровь гепатоциты. Печень начнет функционировать и лишние стволовые клетки удалятся. Большего они пока сделать не могли.

Стив несколько раз проходил у Риоджи за спиной и прекрасно видел, чем он занимается. Вопросов директор не задавал, спросил только, выйдет ли Риоджи пообедать в город, или они пойдут в больничный кафетерий. «Да, да, кафетерий.» — рассеянно ответил Риоджи. Наверное Стив подумал, что Риоджи теперь боится ходить по городу, но это была неправда: Риоджи совершенно не боялся, просто поход в ресторан воспринимался им как дополнительное усилие, ненужное напряжение, какой-то напрасный труд, которого еда уж точно не стоила. Ему и в кафетерий не хотелось идти. Не то, чтобы у него полностью отсутствовал аппетит, нет, Риоджи был готов поесть, но чувства голода он давным-давно не испытывал. Если бы не вошедшая в плоть и кровь привычка к самодисциплине и давным-давно установившаяся рутина, он бы вообще иногда забывал о еде.

Они пригласили с собой Роберта, но тот не пошел, сказал, что совершенно не голоден. «А я тоже не голоден, а иду… Надо было отказаться от кафетерия, там шумно, невкусно, надо будет отвечать на приветствия знакомых. Зачем согласился? Затем, что не умею говорить людям „нет“. Всегда боюсь отказом кого-то огорчить. Только и знаю, что улыбаюсь и киваю» — Риоджи был собою недоволен. «А ведь никто этого не ценит, не считает меня приятным человеком. Да видят ли они вообще во мне человека? Я для них „доктор Найори“… и все.» «А тебе это важно, что они там считают» — Риоджи шел по коридору, слушал, как Стив рассказывает о дураках-инженерах, которых он засудит, и продолжал вести внутренний диалог с самим собой.

Он даже забыл, как и когда приучился это делать. Риоджи общался только с членами команды и наверное казался им старомодным, немногословным, очень застенчивым чудаком, так и не ставшим настоящим американцем, а он был не такой… они не понимали его, но была ли в этом их вина? Риоджи сам скрывал ото всех свое «я», носил маску, непроницаемую японскую маску «хання» из театра «но». Тут никто и понятия не имел про эти просветленные маски мудрости. «Да, все я сочиняю про маски „хання“, я такой же американец, как все. Живу здесь почти всю свою сознательную жизнь. Просто повадился выдумывать свой неповторимый имидж. Ишь ты, выискался… японец загадочный» — Риоджи был ироничен, хотя «они» этого за ни не знали. Правда была в том, что он все-таки не знал, что о чем думают коллеги, просто не был с ними в доверительных отношениях. В бесконечных внутренних монологах Риоджи называл коллег-американцев «они», но было ли это обусловлено тем, что он для всех «чужой»? «А может каждый человек отделяет себя от окружающих, оберегая свое неповторимое „я“…» — Риоджи привычно уносился в своих мыслях в философские обобщения, не умея по-настоящему сосредоточится на банальностях обычной жизни.

Вернулся он домой после семи, оставался на работе, хотя к пятнице все было готово. Риоджи просто пережидал трафик. Он не спеша поужинал и посмотрел на часы: только половина восьмого. Весь вечер еще был впереди. Как ему бы хотелось думать о работе, но не получалось.

Снова Риоджи подумалось, что это правда, что он не смог стать до конца американцем, жена не смогла и ему не позволила. А если бы она пошла на то, чтобы постараться научиться не только хорошему английскому, но и всем обычаям их академического круга, все могло бы быть по-другому. Люди ходили бы к ним в гости. Они когда-то изредка приходили, но жена так мучилась, он видел ее напряженно-несчастное лицо, приклеенную любезную улыбку и постепенно от светской жизни отказался. А потом это несчастье с Джоном.