Команда Смайли

Телефонные кабины находились в главном вестибюле, звонил Тоби, и употребление фамилии Ансельм означало, что дело срочное.

– Женевское бюро только что сообщило нам, что исполнительный директор находится в этот момент на пути в Берн.

Под Женевским бюро подразумевался наблюдательный пункт на Бруннадернрайн.

– Он с супругой? – уточнил Смайли.

– К сожалению, мадам вынуждена была поехать с детьми на экскурсию, – ответил Тоби. – Может быть, вы любезно согласитесь приехать в контору, мистер Барраклоу?

Конторой Тоби именовал павильон в декоративном саду близ ратуши. Смайли уже через пять минут ждал там. Внизу пролегало ущелье, текла зеленая река. Вдали под голубыми небесами величественно вздымались ввысь пики бернского Оберланда.

– Григорьев вышел из посольства один, в пальто и шляпе, пять минут назад, – сразу же сообщил Тоби Смайли. – Он направился в город пешком. Совсем как в то первое воскресенье, когда мы за ним наблюдали. Он приходит в посольство, а через десять минут отправляется в город. Он, безусловно, идет смотреть шахматный матч, Джордж. Что вы на это скажете?

– Кто с ним?

– Скордено и де Силски пешком, сзади едет машина и две машины впереди. Одна группа направляется сейчас к собору. Так мы идем, Джордж, или нет?

На мгновение Тоби почувствовал в поведении Смайли несоответствие моменту, которое возникало, когда операция начинала набирать обороты: сначала отбрасывается нерешительность, а затем появляется какое-то таинственное нежелание продвигаться вперед.

Он поднажал:

– Даем зеленый свет, Джордж? Или нет? Джордж, прошу вас! Сейчас вопрос решают секунды!

– А дом по-прежнему под наблюдением на случай, если Григорьева и дети вернутся?

– Абсолютно.

Смайли еще немного помедлил. Он взвешивал метод и возможность улова, и серая, расплывающаяся вдали фигура Карлы, словно манящий призрак, звала его.

– Что ж, зеленый свет, – скомандовал Смайли. – Да. Начали.

Не успел он договорить, как Тоби уже стоял в телефонной будке метрах в двадцати от павильона. «Сердце у меня работало как паровоз», – вспоминал он потом. Но глаза его при этом горели боевым огнем.

Впоследствии в Саррате даже воссоздали модель этой сцены, и время от времени руководство, вытаскивая ее на свет, рассказывало о том, как все происходило.

Старинный город Берн лучше всего представить себе в виде горы, крепости и полуострова – все вместе, как на модели. Между мостами Кирхенфельд и Корнхаус река Аар делает изгиб, и старый город гнездится внутри этого изгиба, он лезет вверх средневековыми улочками, пока не достигает великолепного собора поздней готики, который венчает гору и является славой города. Рядом с собором, на той же высоте, находится платформа, с южной оконечности которой бесстрашный посетитель может смотреть вниз, где под скалой, отвесно падающей с высоты в сотню футов, пенится и клубится река. Это место словно специально создано для самоубийц, да и наверняка не один человек покончил там жизнь. Здесь, согласно народному преданию, некий глубоко верующий упал с лошади и, пролетев вниз с такой страшной высоты, благодаря Господу Богу не разбился, тридцать лет потом служил церкви и мирно умер в преклонных летах. Остальная же часть платформы – место вполне безопасное, со скамейками под декоративными деревьями и с площадкой для детских игр, а в последние годы – и для игры в шахматы. Шахматные фигуры высотой в два фута и более передвигаются довольно легко, но в то же время достаточно устойчивы, чтобы противостоять порывам южного ветра с окрестных гор. Они тоже воссозданы на модели.

К тому времени, когда туда прибыл Тоби Эстерхейзи, неожиданно выглянувшее солнце вытащило на улицу небольшую, но плотную группу любителей шахматной игры, все они стояли или сидели вокруг расчерченной квадратами площадки. А в центре группы, всего в шести шагах от того места, где остановился Тоби, стоял, забыв обо всем окружающем, советник (торговый) Антон Григорьев из Советского посольства в Берне, сбежавший с работы и от семьи, и увлеченно наблюдал сквозь стекла очков за каждым ходом игроков. Позади Григорьева застыли Скордено и де Силски и следили за ним. Игроки были молодые, бородатые и легкомысленные – если не студенты, то, безусловно, жаждавшие быть принятыми за таковых. И они прекрасно сознавали, что сражаются на публике.

Тоби и раньше уже бывал рядом с Григорьевым, но никогда еще внимание русского не было так сосредоточено на чем-то. Со спокойствием, предшествующим неминуемой схватке, Тоби внимательно оглядел его и понял, что ранее сложившееся у него мнение верно: Антон Григорьев – не оперативник. Столь всецело поглощенным, столь откровенно не скрывающим своих чувств при каждом сделанном или предполагаемом ходе мог быть лишь человек наивный, который никогда не выжил бы в условиях вечной внутренней борьбы в Московском Центре.