Команданте Мамба (СИ)

Очень хотелось на ком-то сорвать свою злость, но, увидев испуганные глазёнки детей, устыдился своих желаний. Резко развернувшись, и, будучи злым уже по другому поводу, вышел к колючей изгороди, опоясывавшей территорию, на которой жила эта семья.

В голове резко родилась идея прорубить новую калитку для чужого семейства. Свистнула сабля, развалив колючие стволы, а потом заработала как сенокосилка, сбривая сильными ударами всё подряд: стволы, колючки, отдельные ветки. Листья и мусор, ползучие и летающие насекомые горохом посыпались с изгороди. Заверещала ночная птица, и унеслась прочь, искать более спокойное место и не желая общаться с взбешенным вождём. Ну и правильно, нечего тут… орать.

Я почти успокоился, порубив приличный кусок изгороди, когда меня нашёл португалец. Осторожно приблизившись, он, делая «большие» глаза, что ночью смотрелось довольно странно, с удивление в голосе доложил мне, что ко мне пришёл бельгийский капитан, в сопровождении вооружённой свиты, и требует встречи со мной.

Мгновенно успокоившись, и сразу позабыв про свои обиды, я постарался собраться. Сабля все еще была зажата в руке. С неё стекал зелёный сок растений и внутренние жидкости, попавших под удары, насекомых, даже ночная ящерица стала смазкой для клинка, и теперь лежала под колючим кустом, вяло шевеля разрубленным на две неравные половинки, телом.

Ну что ж, «ласкаво просимо», дорогие мои европейцы.

— Луиш, зови Ярого и Бедлама. Бедламу скажи, чтобы принёс кожаный мешочек, что побольше, он знает. У тебя есть данные, сколько у нас слоновой кости, и этих всяких шкур? Будем торговаться, если они, конечно, за этим пришли. Если же нет, то…

— Ярому скажи, чтобы окружил хижину воинами, и чтоб у каждого был щит и отравленные дротики, посмотрим, кто кого, если что.

Отдав необходимые указания, я снова зашёл в хижину и разжёг огонь в очаге, находившимся ровно посередине, подбросив смолистых дровишек. Ароматный горячий воздух пахнул мне в лицо невидимым в ночной мгле дымом. Втянув его полной грудью, и, окончательно успокоившись, я присел на пол, сложив свои длинные ноги, и стал терпеливо ждать гостей.

Минут через двадцать, циновку, заменявшую дверь в хижину, откинула рука португальца, давая возможность войти Бедламу. Тот, пригнувшись, вошёл. Он долго не задержался, вручив мне мешочек с плохими, с моей точки зрения, алмазами. Вручив их мне, он тут же вышел. Вслед за ним зашёл Ярый, и, получив краткие инструкции по охране, вышел в ночь, вслед за Бедламом.

Ещё через пять минут, закрывающая вход циновка была в очередной раз откинута, и вовнутрь хижины шагнул капитан бельгиец, а вслед за ним и Луиш. О том, что Леонард де Брюлле капитан, я узнал от него самого, уже в процессе переговоров. Его знаки различия мне были неведомы, как и то, что он был бельгийцем.

Луиш начал переводить.

В свете костра лицо вождя чернокожих постоянно меняло очертания. Длинные тени, изгибаясь под немыслимыми углами, захватывали одну область его лица, открывая при этом другую, и изменяя его до неузнаваемости. Казалось, в одном лице жило два, абсолютно при этом разных. Слабый огонь очага плясал на глиняных стенах хижины, создавая иллюзию движения теней и заставляя оживать ночные страхи. Тени как будто требовали пищи и крови. Древний рог на груди вождя начал мягко светиться, испуская свет из всех своих трещинок, которые начали складываться сначала в неведомые узоры, затем в символы, а потом и в буквы.

На этом этапе, Леонард понял, что пора прекратить эту вакханалию ночных страхов Африки, и встряхнулся. Огонь в очаге вспыхнул ярче. Тени отступили, заметались, спрятались по углам, взирая оттуда бесплотным взглядом. Разговор начался.

— Я являюсь полномочным представителем короля Бельгии Леопольда Второго за пределами Конго, и в пределах реки Убанги. Вот мои бумаги.

И он протянул, сложенный вдвое, лист мелованной бумаги с королевскими золотыми вензелями и большой красной печатью внизу текста, поверх которой была неразборчивая подпись. Лист он достал из небольшого чемодана, принесенного с собой.

Ван принял из лист бумаги, посмотрел на него, понюхал, и попытался лизнуть, вызвав этим гримасу раздражения у Леонардо.

— Дикарь! Как я мог подумать, что он знает больше, чем обычный дикарь, или является чем-то большим. Это всё моя склонность к мистицизму.

— Что за хрень написана на этой бумажке. Наверное, по-французски. Написали, небось, что я осёл, и согласен отдать всю территорию страны за пару шнурков к порванным ботинкам и ещё руки целовать при этом надо, и не меньше трёх раз. Ага, щаззз! Офицеры кланяются, прапорщики руки целуют, а солдаты на колени становятся! Разбежался!

— Луиш?! Что здесь написано, а то я по-французски читать не умею.

Вождь чернокожих, называющий, почему-то, себя, испанского происхождения словом, команданте, что примерно, соответствует званию майора, передал бумагу своему визирю, что-то при этом сказав на диалекте санго. Тот начал ему отвечать, видимо, зачитывая текст, содержащийся в бумаге.