Командарм Дыбенко(Повести)

«Наскоро перед тем сформировали пустой, но значительный эшелон, — вспоминает Дыбенко. — С ним приближаюсь к эшелонам ударников. На нашем паровозе несколько матросов с пулеметами. Не доходя версты до ударников, останавливаю эшелон и иду к ударникам. Тут же предлагаю им сдаться. В противном случае немедленно откроем артогонь по их эшелонам. Ударники, числом около 3 тысяч, колеблются. После кратких переговоров переходят на нашу сторону. Лишь незначительная группа офицеров, отстреливаясь, пытается бежать. Сами ударники рассеивают ее пулеметным огнем. Ударники мирно вступают в Гатчину. Для ознакомления с событиями они посылают свою делегацию в Петроград к Владимиру Ильичу».

В тот же день Дыбенко отправил в Петроград последних царских родичей — великого князя Кирилла Владимировича с женой.

…В гатчинском дворце расположились матросы, солдаты, красногвардейцы. Слышны смех, шутки-прибаутки. Тон задавали матросы…

Все обрадовались, когда узнали, что из Петрограда приехал «кинематографщик».

Кто-то из матросов, задорно смеясь, вскрикивает:

— Сейчас нас будут снимать! Товарищ Сиверс, пусть казаки и ударники удирают, а мы будем преследовать их. А кто же будет за Керенского в женском платье? Жаль, что удрал, вот теперь бы как раз пригодился.

«Вчерашние хмурые, с суровыми, озабоченными и напряженными лицами герои Октябрьского переворота сегодня по-детски смеются, — вспоминает Дыбенко. — Если бы сейчас появился Керенский, они стали бы с любопытством его рассматривать; им просто захотелось бы его даже пощупать, попять, что это был за человек, который с первых дней Февральской революции был у власти и до последнего момента не хотел передать ее рабочим, крестьянам, солдатам и матросам…»

В это время приехал из Петрограда Антонов-Овсеенко. Он обнял Павла и громко сказал:

— На балтийских моряков можно положиться. Они действительно завоевали всеобщую славу.

А Павел Дыбенко еле на ногах держится, он смертельно устал.

Принесли несколько запоздалую радиограмму, подписанную Антоновым-Овсеенко и Бонч-Бруевичем. Дыбенко стал читать. Веки отяжелели, глаза сами закрывались. Строчки прыгали, терялись и снова появлялись словно из тумана… «Войска Керенского разбиты. Арестован весь штаб Керенского с генералом Красновым, Войтинским во главе… ищут Керенского с тем, чтобы передать в руки Военно-революционного комитета.

Авантюра Керенского может считаться ликвидирована. Революция торжествует.

Честь ареста штаба Керенского принадлежит матросу Дыбенко.

За главнокомандующего Антонов.

За начальника штаба Владимир Бонч-Бруевич».

Дыбенко, опустив голову на стол, уснул. Он не слышал, как из зала все удалились. На бумаге с золотым царским орлом Антонов-Овсеенко написал: «Тихо! Дыбенко спит!» Последним вышел и прикрепил бумагу к двери.

Когда Павел открыл глаза, увидел, что никого нет, только с дивана торчат сапоги. Это спал Сиверс…

Белая лошадь

(Рассказ матроса с линкора «Республика»)

Все волнения, тревоги улеглись. Мы победили. Казаки и «ударники» разоружены. Керенский удрал.

Отдыхаем, греемся у костра, курим, говорим о нашем любимом товарище Дыбенко. «Наградить бы его надо», — предложил кто-то.

Тут вскакивает матрос Трушин, помогавший Дыбенко вести нелегкие переговоры с казаками. Давайте, говорит, подарим ему белую лошадь, на которой Керенский собирался победителем въехать в Петроград. Мы ухватились за трушинскую придумку.

— Дело стоящее, — сказал я. — Вот ты, Трушин, и подведешь к Дыбенко эту белую лошадь. И речь произнесешь, мол, так и так, от всех нас за геройские заслуги. Ну и сам кое-что придумаешь, чай, голова дана тебе не только для бескозырки…

Не успел я договорить, глядим, черный «рено» подкатывает прямо к нам; дворцовый парадный подъезд мы запрудили плотно…

Из кабины вышел Антонов-Овсеенко с тремя товарищами. Мы с Трушиным к нему. Объяснили о матросском решении. Владимир Александрович понимающе улыбнулся. «Молодцы, — сказал, — присоединяюсь к вам». Попросили его до поры до времени Дыбенко ничего не говорить. Антонов поднял большой палец правой руки, что означало — тайну не выдам. Вскоре и товарищ Дыбенко появился. Он поздоровался с нами и отправился во дворец. А мы начали готовиться к торжественному вручению награды.

Трушин привел белую лошадь. Ох, доложу вам, до чего же она красива! Что и говорить, цари знали толк в лошадях. Да, забыл сказать, лошадь эту Керенский и впрямь взял с царской конюшни, больно понравилась ему… Он ведь царьком считал себя. До страсти любил все царское. Пытался было захватить царскую прогулочную яхту «Полярная звезда», да матросы опередили, увели из Кронштадта в Гельсингфорс, в Главную базу флота. На ней Центробалт разместился и флаг свой поднял.

А вот в царской кровати Керенский спал, но пришлось бежать сначала из Зимнего дворца, потом из гатчинского. Только об этом уж говорить не стали, дело прошлое…

Так вот о белой лошади…