Командарм Лукин

Нет, не получилось котла. Благодаря помощи группы Рокоссовского армии Лукина и Курочкина вышли из окружения. Фон Бутлару следовало хотя бы согласовать свою писанину с другим гитлеровским генералом, Гюнтером Блюментритом, который в книге «Московская битва» те же события описывает иначе: «Две полевые армии после изнурительного марша наконец опять догнали танковые соединения. Они удерживали три стороны котла, в то время как наши танки блокировали выход из него близ Ярцево. И снова эта операция не увенчалась успехом… Русские войска вырвались из кольца окружения и ушли на восток». Как же Бутлар мог «расколоть окруженные войска противника и уничтожить их по частям», если они «ушли на восток»?

Тот же фон Бутлар, касаясь потерь советских войск под Вязьмой, приводит такие цифры: «…в результате боев было уничтожено 67 стрелковых, 6 кавалерийских и 7 танковых дивизий противника. Немцы захватили 663 тысячи пленных, 1242 танка и 5412 орудий». Эти фантастические цифры вызвали у Лукина, мягко говоря, недоумение. Если бы он, командующий всеми окруженными войсками, имел в своем распоряжении такие силы!

Можно удивляться или возмущаться фальсификацией реальных событий гитлеровскими генералами, но их мемуары и «научные» опусы опубликованы, и на этой лжи воспитывается немецкая (и не только немецкая) молодежь, воспитываются новые солдаты для новых войн. «Надо разоблачать фальсификаторов, — думал Лукин. — А мы сами только теперь начинаем глубже вникать в историю минувшей войны».

Лукину было известно, что в гитлеровской армии почти в каждой дивизии был штатный историограф. Возможно, поэтому после войны бывшие фашистские генералы Блюментрит, Типпельскирх, Гудериан, Бутлар, Цейтлер и многие другие, обработав и подтасовав в свою пользу факты, раньше наших генералов и маршалов выпустили свои мемуары. И теперь нам, победителям, приходится в своих книгах и статьях опровергать ложь, как бы оправдываться, разоблачать фальсификацию. А это — оборонительная тактика. Мы — победители, и должны сказать первое слово.

Две недели у Шолохова

В один из мартовских вечеров 1964 года в квартире Лукина раздался телефонный звонок.

— Здравствуйте, Михаил Федорович, — услышал Лукин незнакомый голос. — Вас беспокоит Соколов Анатолий Дмитриевич, секретарь Шолохова. Как ваше самочувствие?

— Здравствуйте. Говоря армейским языком, практически здоров.

— Не смогли бы вы поехать на Дон? Вас ждет Михаил Александрович.

— Признаться, я тоже жду этой встречи и готов ехать.

…Подъезжая к Ростовскому вокзалу, Лукин выглянул в окно вагона и увидел большую толпу людей. У многих в руках цветы.

— Анатолий Дмитриевич, кого это так пышно встречают?

— Вас.

— Меня?

— Да, посмотрите, вон и Михаил Александрович, и работники обкома партии.

Лукину стало неловко. Вспомнил июнь сорок пятого: безмолвная бетонка у ангаров Центрального аэродрома…

Сидя в машине рядом с Шолоховым, Лукин вертел в руке букет алых гвоздик, не зная, куда их деть.

— Неудобно как-то, — признался он. — Встретили как космонавта. Не привык я к такому…

— Все хорошо, Михаил Федорович, все честь по чести. Одно плохо: на Дону уже весна. Видите, даже в городе грязь, а к нам в Вешенскую и на тракторе не добраться, все развезло. А что, если мы пока поживем под Ростовом. Поселимся в обкомовской даче и поработаем. Согласны?

— Вы хозяин, я гость. Как прикажете.

— Вот и отлично.

— Но в сорок первом под Смоленском мы договаривались посидеть у рыбацкого костра на берегу Дона в ваших Вешках.

— Хорошая у вас память, — улыбнулся Шолохов. — Но и я не забыл той встречи. И могу повторить, что вы ответили, когда мы с Фадеевым и Петровым на передний край просились. Вы ответили, что за каждую нашу персону отвечаете своей персональной головой. И не рискнули. Верно? А теперь я отвечаю за вашу персону своей персональной головой.

— Так ведь там кругом стреляли, немецкие летчики за каждым человеком охотились…

— Ну а мы можем легко завязнуть где-нибудь под Миллерово.

— Теперь есть вертолеты, — не сдавался Лукин.

Шолохов пристально посмотрел на собеседника, и Лукин уловил в глазах писателя озорные искорки, казачью удаль. Они хорошо понимали друг друга и радовались оба, что жизнь, впервые сведя их у стен пылающего Смоленска, вновь подарила желанную встречу.

Две недели гостил Лукин у Шолохова, две недели они были неразлучны. Были встречи с партийным активом Ростова, с рабочими, станичниками. Был, конечно, и рыбацкий костер на сыром берегу еще по-весеннему мутного и вовсе не тихого Дона.

Шолохова интересовало все, что рассказывал ему Лукин. Он редко его перебивал, и то лишь для того, чтобы уточнить какую-нибудь деталь, важную для него подробность. Однажды после рассказа Лукина о боях под Вязьмой заговорил, обращаясь не то к Лукину, не то к самому себе, а скорее, просто размышляя вслух.