Командарм Лукин

Не всем быть можно в равной доле,
И жребий с жребием не схож.

…Вскоре зрители смогли увидеть удивительно правдивый и мужественный своей художественной выразительностью фильм.

Конечно, в те девяносто минут, которые шел фильм, не могли вместиться подробные рассказы участников битвы о том, что они видели, пережили и совершили на дальних и ближних подступах к Москве.

На экране кадры минувших беев. Как, каким образом удалось фронтовым кинооператорам снять эти кадры в том кромешном аду — уму непостижимо. Звучит голос диктора: «Когда она началась, эта великая битва за Москву? В первый же день войны? Да! Под Смоленском и Ельней? Да! Здесь, в лесах под Вязьмой, где дерутся и умирают наши окруженные армии? Да, здесь идет битва за Москву и, может быть, решается ее судьба…»

Просматривая кадры фронтовой кинохроники, Лукин почувствовал неодолимое желание еще раз побывать в тех местах, где сражались и умирали его войска, где сам он пролил свою кровь, защищая Москву. Вместе с ним по местам боев поехал бывший военный корреспондент «Правды» писатель Михаил Брагин.

Чем ближе они подъезжали к Вязьме, тем больше волновался генерал, считая, что его никто тут не знает.

В гостинице мест для них не оказалось. Но стоило Брагину сказать, что приехал Лукин, как дежурная, переспросив: «Наш Лукин?» — выбежала из-за стеклянной перегородки навстречу Михаилу Федоровичу.

На следующий день, сменив «Волгу» на вездеход, они объезжали места боев.

Сколько их, памятных мест, разбросано на холмах Смоленщины и в лесах под Вязьмой и даже затеряно в лесных чащобах, запахано и засыпано землей! Много воды утекло в седом Днепре-Славутиче, упрятала земля солдатские могилы. На этих рубежах солдаты приняли смерть, на этих рубежах ушли в бессмертие. Неумолимое время сгладило окопы-шрамы на лице Земли. А шрамы, оставленные войной на человеческом сердце, — что их сгладит?..

Научный сотрудник Смоленского областного архива Леонид Котов показал Лукину ржавую винтовочную гильзу. В ней была записка. На небольшом клочке пожелтевшей бумаги — косые торопливые строчки. Сохранились лишь обрывки фраз, которые можно разобрать с помощью лупы: «…мы держались долго. Я, Курочкин Иван, Гуще… Ветр… Ивани…»

Кто они, эти герои? Известен лишь Курочкин Иван. А остальные? Считаются без вести пропавшими. Непросто встречаться с прошлым. Обнажив голову, Лукин глядел на записку, а перед мысленным взором всплывал крестьянский двор, раненые у костерка под облетающей яблоней и вопрос пожилого бойца: «Как с нами-то будет… пропадем? Или как?» Тогда генерал сказал им правду. Он не имел права скрывать горькую правду той тяжелейшей обстановки. Он сделал все, чтобы отправить раненых в тыл. Все, что было в его силах. Но трагические обстоятельства оказались выше. Да, как он и советовал, многие ушли к партизанам… Но большинство… большинство навсегда остались неизвестными солдатами.

В селе Шутово Лукин нашел избу, в которой размещался его штаб. Был полдень, неимоверно палило солнце, а перед мысленным взором генерала стояла дождливая, пополам со снегом, октябрьская ночь сорок первого года. Отсюда он передал последнюю телеграмму в Ставку о том, что отдает приказ взорвать и сжечь оставшуюся боевую технику и прорываться из кольца.

Лукин пытался найти штабные землянки в лесу под Василисино — не нашел. Он узнал место, где с группой генералов и командиров пытался выйти к двадцатой армии Ершакова, Широкая лощина тогда была заполнена туманом и казалась озером. Она и сейчас заполнена утренним туманом и похожа на озеро. Но на противоположном берегу, где в октябре сорок первого маячила фигура немецкого часового, выросли березки, и лоскуты тумана прикрывали их белые, как поминальные свечи, стволы…

Узнал Лукин и болото около села Богородицкого, то самое, у которого начался прорыв из окружения. Но, сказали, скоро его осушат.

Жизнь не стоит на месте, она стремительно шагает по земле, за которую сражались и умирали его солдаты.

…Они возвращались в Москву, и уже не писатель Михаил Брагин расспрашивал Лукина, а он сам интересовался тем, что произошло в сорок первом между Вязьмой и Москвой. Конечно, изучая архивные документы, Лукин уже представлял масштабы сражения на ближних подступах к столице. Но ему хотелось посмотреть места грандиозной битвы. Он то и дело останавливал машину, чтобы опытным военным глазом оценить рубежи, где решалась судьба Москвы.

Пустынна была автомагистраль, тревожно шумели по ее сторонам леса. Брагин рассказывал, а генералу Лукину виделось, как наши танки идут в атаку, как они горят, но уцелевшие не уступают дорогу на Москву, держат можайский рубеж. На Бородинском поле сосредоточилась 32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина. Здесь формировалась 5-я армия, пока окруженные западнее Вязьмы войска Лукина сдерживали фашистские дивизии.