Командарм (СИ)

А вот Молотов, о близости которого к Сталину не знал только "ленивый и нелюбопытный", как ни в чем не бывало, зазвал на обед, где Полина и Рашель устроили диспут о НЭПе и партийной этике и на этой почве едва ли не сразу подружились. Хотя и не сошлись во мнениях ни разу. Рашель отстаивала точку зрения Троцкого о роли финансовых инструментов в управлении хозяйством Республики, а Жемчужина склонялась — вероятно, не без влияния супруга — к директивно-распределительной системе, составлявшей ядро позиции левых. Сталин и Каменев резко выступали против расширения экономической экспансии капитала, грозившей, по их мнению, скорым политическим — и, возможно, даже военным — выступлением против власти Советов. И вполне справедливо указывали на расцветшую в последнее время "устряловщину"[21], не говоря уже о "возвращенчестве" и заигрывании со спецами. Признаться, во всем этом для правоверного коммуниста, и впрямь, виделись признаки пораженчества, и ощущалось отступление от идеалов, включая моральное разложение, комчванство и рвачество. Но, следовало иметь в виду, на что и указала в ходе "острой, но конструктивной дискуссии" Рашель Кравцова, что построение социализма в одной отдельно взятой стране — не есть дело простое и понятное с первого взгляда[22]. Пути развития Революции в бедной, неграмотной, да еще и разоренной войной стране, не прошедшей к тому же наподобие других европейских государств горнила модернизации, оставались неведомыми и представлялись, как минимум, неоднозначными. Так что женщинам было о чем поговорить, но вот мужчины ограничились обсуждением сухой прозы жизни. Северная Коммуна являлась ведь, как ни крути, индустриальным сердцем Союза ССР, и кому, как не председателю Совета Народных Комисаров Северной Коммуны Молотову было знать о том, как "бьется" это сердце.

Ели украинский борщ и тефтели с отварным картофелем, выпили водки — женщины тоже — заговорили о городе. Тема почти случайная, тем более что из четверых присутствующих лишь Кравцов и Молотов знали Питер по прошлой жизни, однако нейтральная, неопасная, позволяющая "навести мосты". С Вячеславом Михайловичем Макс раньше знаком не был, но кое-что слышал, да и "память будущего" нет-нет да подбрасывала кое-какие "детали к образу". В целом Молотов оказался человеком довольно симпатичным и явно неглупым. Но как коммунист, показался Максу излишне прямолинейным, а в качестве партийного функционера — слишком осторожным, если не сказать большего. К тому же Молотов заикался и это его, по-видимому, подспудно тяготило, заставляя быть даже "упертей", чем он, возможно, был на самом деле. А вот жена у него оказалась куда как более открытой женщиной. Громкая и яркая, хотя и не слишком красивая, Полина Семеновна производила приятное впечатление, но в отличие от Рашели Семеновны самостоятельной партийной личностью не являлась. Во всяком случае, пока…

2.

Кравцов раскурил трубку и, встав из-за стола, подошел к одному из двух окон, выходивших на улицу. Разросшиеся деревья почти полностью закрывали от взгляда проезжую часть, но все-таки в их голых ветвях ощущалось больше простора, чем в пространстве, сжатом каменными стенами.

"О дайте, дайте мне свободы…"

Но, если честно, ария князя Игоря совершенно не подходила ни к настроению Макса, ни к той ситуации, что сложилась в Республике.

"Дивлюсь я на небо…
…Та й думку гадаю:
Чому я не сокiл,
Чому не лiтаю,
Чому менi, Боже,
Ти крилець не дав? —
Я б землю покинув
I в небо злiтав!

"

Но и дивиться на самом деле не на что. Все случившееся являлось хоть и не проясненным в деталях, но вполне очевидным с точки зрения главных тенденций, определявших ход социальной революции в России. К сожалению, многопартийность "среди родных осин" не прижилась, и виноваты в этом были в одинаковой степени, как большевики, так и их оппоненты. Макс лучше многих других представлял себе процессы отчуждения, уведшие в оппозицию левых эсеров, меньшевиков и анархистов. Увы, но не срослось. Были ли виноваты в этом Ленин и Троцкий? Очевидно, да. Но не следует забывать, что Прошьян и Мартов приложили к этому никак не меньше усилий. Идеология, помноженная на силу личности способна произвести ту еще гремучую смесь. А результат печален: не подпертые ни слева, ни справа конкурентами и союзниками, коммунисты все глубже погружались в мрачное одиночество единственной политической силы в стране. Возникала, словно мыши из сора, и все больше усиливалась — в ущерб демократическому централизму — партийная бюрократия. И в довершение всех бед, в отсутствии межпартийной конкуренции резко усилилась, достигнув невероятного напряжения, фракционная борьба…

* * *