Командарм

Когда канонада стихла, казалось, наступила звенящая тишина, хотя кое-где продолжали бухать винтовки. Это снайперы продолжали стрелять по подозрительно шевелящимся телам. Ну а потом наша пехотная поддержка встала и не очень густой цепью пошла окончательно зачищать попавшие в огненный мешок немецкие колонны.

Моя спецгруппа, кроме красноармейца Лисицына, тоже выбралась из окопов НП и направилась к разбитой в хлам немецкой технике. Только у ребят была задача не зачистки, а поиск нужных мне трофеев. Во-первых, это, конечно, штабные документы, ну а ещё такие вещи, как знамёна и штандарты попавших в засаду дивизий. Это уже стало традицией собирать атрибуты поверженных нами немецких частей. Мистический, можно сказать, ритуал, забросить в кузов специально выделенного для этих целей пикапа поганые знамёна фашистских змеёнышей. Найти нужные вещи в этой каше из разбитой техники, трупов и непонятно откуда взявшихся куриц и гусей, испуганно мечущихся среди дымящихся костровищ, мог только такой следопыт, как Якут. По крайней мере, мне так казалось.

Когда я смотрел за удаляющимися фигурами ребят, радист доложил, что поступил вызов радиостанции бронедивизиона. Надев наушники, я услышал голос лейтенанта Костина, он буквально кричал в микрофон рации:

– Товарищ командующий, тут у меня кошмар что творится – немцы прут, как саранча. Бронедивизион уже захватил почти тысячу пленных, а фашисты вся продолжают прибывать. Совсем обезумели арийцы, бегут, побросав оружие, и даже не пытаются оказать нам сопротивление. Товарищ генерал, нет никакой возможности действовать согласно вашему распоряжению и двигаться в сторону Соколув-Подлески. Не оставишь же немцев без охраны, а уже сейчас моих людей еле-еле хватает охранять такую массу пленных.

– Говоришь, фашисты в панике? Это хорошо, лейтенант! Не зря, значит, мы всё это затеяли! Приказ следовать в Соколув-Подлески отменяю. Продолжай собирать пленных до того момента, пока к тебе не подойдёт маршевая рота лейтенанта Дербенёва. Передашь им пленных, и уже бойцы Дербенёва отконвоируют их к железной дороге, где стоят эшелоны, предназначенные для содержания немцев. Вместе с этой ротой я к тебе направлю мотострелковый батальон Жигунова. Вот вместе с ним ты и двинешь в Соколув-Подлески. Командовать операцией по освобождению этого польского города назначаю тебя.

– Как меня? Я всё-таки всего лишь лейтенант, а он командир батальона!

– Хватит пререкаться! Командарму виднее, кого ставить на ту или иную должность. К тому же документы на присвоение тебе внеочередного звания капитан уже подписаны. Когда вернёшься с выполнения задания, я подарю тебе петлицы капитана танковых войск. А сейчас просто поздравляю с присвоением внеочередного звания. Всё, капитан Костин, – выполняйте приказ.

Я специально не говорил Костину до завершения операции, что ему присвоено звание капитана. Парень он горячий, и я боялся, что в эйфории от своего нового звания начнёт геройствовать. А тогда мы шли по лезвию бритвы, и лишние всплески эмоций были ни к чему. Сейчас иное дело – можно и погеройствовать. В настоящий момент лихость Костина была очень даже к месту. Поэтому и назначил именно его главным в операции по захвату города Соколув-Подлески. Капитан Жигунов, конечно, командир хороший, но медлительный и осторожный – как организатору ему цены нет, но вот лихости и боевого куража не хватает. А тут для захвата далеко не маленького города именно лихость и быстрота мышления нужна. А этого добра у Костина с избытком.

Закончив беседу с командиром бронедивизиона, я взял трубку полевого телефона, чтобы переговорить с капитаном Жигуновым. Но командира мотострелкового батальона уже не было на своём командном пункте, даже такой спокойный и рассудительный человек поддался порыву и решил вместе с бойцами батальона принять участие в завершающем этапе операции. Я его понимал, самому хотелось броситься вместе со всеми и крушить, крушить всё, что осталось целым после удара артиллерии. Адреналин, накопленный в крови за время наблюдения на НП за ходом боя, бурлил и требовал решительных поступков. Например, лично застрелить какого-нибудь эсэсовца или, по крайней мере, набить ему морду. Но я всё-таки командарм, а не комбат, и просто обязан держать себя в руках.

Капитан Жигунов хоть и сделал с точки зрения командарма неразумный поступок, но сам. Нити управления подразделениями батальона, не принимавшими непосредственного участия в операции, не были утеряны. Комбат просто оставил вместо себя на командном пункте начальника штаба, а сам, как Чапай на лихом коне, бросился на врага. Ну что же, с одной стороны, глупость, а с другой, именно такие поступки укрепляют авторитет командира среди бойцов. Не прячется командир где-нибудь в окопе в тылу, а так же, как простой красноармеец, идёт на врага в общей цепи. А если ещё у немцев найдётся какой-нибудь выживший упёртый фашист и начнётся перестрелка, то авторитет командира батальона, принявшего непосредственное участие в бою, взлетит до небес.