Командир Особого взвода (СИ)

Майсельхас начал распадаться. Миг — и из-под треснувшей кожи, точно отвратительный фарш, потекло содержимое. Кости, мясо и скрученная бумага, чернеющая, тлеющая на глазах. Мертвец-оружие превратился в невыносимо воняющую груду гниющей плоти. Ласс упал на пол и замер. Теперь, когда в его ранах уже не торчали ногти, кровь потекла сильным ровным ручьем. Но Тар'наль и Аррэль склонились над раненым, и вот уже ручей превратился в тонкую струйку, а потом совсем иссяк. Белое лицо Ласса не дрогнуло.

Цепляясь за опрокинутый стол, Степан Нефедов поднялся. Он посмотрел на генерала Иванцова, который тряс головой, пытаясь прийти в себя от ударного заклятья.

— Товарищ генерал… вы в порядке? — и, не дожидаясь ответа, шагнул к Ласу, упал на колени рядом с ним.

— Он как? Живой? Ну? Что?! — старшина спрашивал, а руки его тряслись сильнее и сильнее. В комнату, чуть не вышибив дверь, влетел Санька Конюхов, но Степан на него и не взглянул.

— Теперь он сам решит, быть ему живым или нет, — бесстрастно сказал Аррэль, и второй альв кивнул молча, соглашаясь.

— К черту! — Нефедов отмахнулся.

Потом он сел на пол, положил ладонь на лоб побратиму. Альвы стояли рядом — ни вздоха, ни слова.

— Ласс. Не умирать, слышишь? Умирать нельзя. Война закончилась, — сказал он тихо, почти шепотом, — понимаешь, какое дело?

И вдруг заорал во весь голос, заметив, что веки раненого чуть дрогнули.

— Не умирать! Понял! Ты же мне клялся! На крови, на кости, на железе! Кланом и родом! Жизнью и смертью! Землей и небом клялся! Я твой Старший, слышишь! Я приказываю! Не смей умирать!

20. Дхармапала [12]

— Приказать тебе не могу. Сам понимаешь. Могу только просить. Ты эти места лучше всех знаешь.

— Не надо. Когда?

— Сегодня ночью.

— Идти одному?

— Одному. Двоих прикрыть не получится. У них там, кроме волчьих ям, еще и маги, сам понимаешь. Но тропу мы тебе пробьем.

— Ясно. Разрешите идти готовиться?

— Погоди. Документы сдай, награды…

— Наград не ношу. Книжка вот. Да не первый раз, все как надо сделаю.

— Знаю. Иди. Нет, погоди, Степан.

Полковник Иванцов крепко стиснул твердую ладонь. Положил руку на плечо старшины, хотел что-то сказать, но осекся — развернул Нефедова, легонько подтолкнул в спину. «Иди».

Дождался, пока тот вышел, сам сел за стол, поставил локти на разложенную карту. Кулаками подпер виски и закрыл глаза.

Степан Нефедов сидел на чурбачке, смолил, щурясь от едкого дыма, папиросу и неспешно выстругивал что-то ножом из дощечки. Мелкий дождь моросил, покрывая выцветшую гимнастерку темными крапинками, но старшина внимания на это не обращал — прицеливался к светлой деревяшке, чертил финкой, срезал тонкую, витую стружку. Кто-то прошел рядом, встал перед ним, угловатая тень накрыла Нефедова с головой.

— Отскочи, Чугай, — не поднимая глаз, буркнул старшина, продолжая резать, — свет застишь. Батя стекольщиком был?

— Папаша у меня всю жизнь печником работал, — Чугай опустился на траву рядом, крякнул, примащиваясь огромным телом. Потом и вовсе лег, заложил ручищи за голову, стал смотреть в небо.

— Сказать что-то хотел? — Нефедов закончил вырезать два плоских острых колышка и теперь кончиком лезвия царапал на них какие-то значки. Чугай промолчал. Степан наконец поглядел на него усмешливо, покатал в зубах мокрый мундштук окурка, выплюнул под сапоги.

— Я говорю — сказать чего хотел, или так, на тучки небесные полюбоваться пришел?

— Ну… — начал тот неохотно. Потрещал костяшками пальцев, потом протянул дальше:

— В общем, ребята прислали. Спрашивают, что такое намечается. Вы же у начальства были, товарищ старшина?

— Вань, а Вань? Ты с каких пор меня на «Вы» стал величать? — Степан дунул на колышки, спрятал их за голенище, а финку сунул в брезентовые ножны. — Начальства рядом вроде нету.

— Степан Матвеич, — Чугай повернулся на бок, оперся на локоть, — не темни. Ясно же, что ты собрался куда-то. Почему один? А мы?

— А вы остаетесь. Потому что это приказ. И куда и зачем я иду — знать не нужно, даже вам.

— Зря ты так, Степан Матвеич…

— Мне виднее. Ты лучше вот что сделай. Ботинки мои старые найди. Я их вчера сдуру выбросить решил, выставил из землянки в кучу валежника. В сапогах не пойду, обносить не успел; а ботинки, хоть и латаные, зато по ноге растоптаны.

— Нашел башмачника… — пробормотал Чугай, но тут же подскочил, ухнул, стряхнул с маскхалата щепки и травинки. — Все остальное готово, или еще чего нужно?

— Нужно. Еще нужен гвоздь кованый, его у Саньки Конюхова возьми. Остальное готово. За старшего останется опять же Конюхов. Ухожу в ночь.

— Понятное дело…

Чугай ушел, а Степан сгорбился на чурбачке, закурил новую папиросу и долго, невидящим взглядом следил как дождевые капли кропят блестящие голенища новых сапог.

* * *

— Он справится? — требовательно спросил человек в шинели внакидку, стоя спиной к чуть слышно потрескивающей керосинке.

— Только он и справится, — ответил полковник Иванцов. Лицо его было серым от недосыпа, покрасневшие глаза, которые полковник непрерывно тер широкой костистой ладонью, чтоб разогнать усталость, глубоко запали в глазницах.