Командир особого взвода

– Прямо как тогда, – медленно и задумчиво отозвался ее спутник. – Только море совсем другое.

* * *

– Я прошу твоей помощи, са’энте, – стоящий перед Нефедовым альв был высок по меркам своего племени, почти на пол-головы выше старшины. И очень стар. – Твоей и людей, над которыми ты властен.

– Которыми я командую, – устало поправил его Степан Нефедов. Он отвернулся и поглядел на бойцов особого взвода. Ближе всех, на старом перевернутом вверх дном рыбацком кунгасе сидел Файзулла Якупов – ссутулившись, положив тяжелые руки на колени, глядя перед собой пустыми глазами. Голова татарина была перебинтована, и ржавые пятна пробивались сквозь белизну повязки. Чуть поодаль сержант Лаврентьев трясущимися от усталости руками пытался разжечь костерок под котелком с водой.

– Чая хочется, – виновато сказал он, поймав взгляд старшины. Нефедов молча кивнул и снова посмотрел на того, кто стоял перед ним.

– Смотри на моих людей, – сказал он тихо, привычно подбирая слова чужого языка. – Видишь? Я скажу – и они пойдут. Но многие из них ранены, их руки дрожат, их глаза красные от бессонных ночей. Единственное, что в порядке у моих людей – это оружие, потому что они ценят его сильнее, чем себя. У моих людей тоже есть предел, за которым они, усталые, начнут ошибаться и медлить. Ты хочешь, чтобы они пошли на смерть прямо сейчас?

Альв молчал, глядя в глаза Степану, и тот вдруг почувствовал все отчаяние беловолосого. Это отчаяние смотрело из черноты глаз, скрывалось за каменно-неподвижным лицом, покрытым клановой татуировкой и охотничьими метками.

– Ладно, – сказал он. – Ладно. Значит, так. Ты – из одного клана с тем, кому я обязан всем, что у меня есть. Всем, что умею. И тем, что до сих пор живой. Поэтому отправлюсь я сам. Как у нас говорят, долг платежом красен. А у меня этих долгов накопилось, как блох у собаки. Поэтому я отправлюсь один.

– Куда пойдешь, товарищ старшина? – спросил Якупов. – Зачем пойдешь? Один? А мы что же? Думаешь, не справимся?

– Справитесь, куда вы денетесь, – ответил Нефедов. – И еще раз справитесь, если нужно будет, а потом еще раз. А потом я лично, своими руками, то, что останется от взвода, метелкой в угол замету и все. Это же запросто – раз, и готово. Да, Файзулла?

– Плохо говоришь, командир, – буркнул татарин и осторожно потрогал висок сквозь повязку. Покривился от боли. – А если ты сам пойдешь, один – метелка не пригодится, да?

– На меня и зубной щетки хватит, – невесело отшутился старшина. Якупов шутку не принял: глядел выжидающе, прищурившись, и Степан помрачнел.

– Значит, так. Файзулла, ты здесь останешься за старшего, пока я не вернусь. Одному всегда легче. Вон, альвы тебе подтвердят… – он резко оборвал фразу на полуслове.

Не было альвов.

Ни одного.

Ласс, Тэссер, Тар’Наль – никого рядом. Когда они остались там, прикрывать отход мангруппы, Нефедов был почти спокоен. Не в первый раз, даже не в десятый. Но прошли уже сутки после возвращения в расположение. И никого.

Степан машинально прислушался к ощущениям, словно бы включил внутреннее ухо. Обереги молчали, их тонкие пластинки безжизненно висели на шее, не обжигая и не леденя кожу, как это бывало в секунды опасности. Один из оберегов резал Ласс, на этот Знак у старшины была самая большая надежда. Но – молчание.

– Саэр’Тай, – он повернулся к неподвижно замершему альву, – мы пойдем вдвоем.

Вокруг внезапно что-то изменилось. Выстрелила тонкой ледяной иглой боли пластинка «Стража» – серебряного оберега в виде граненой иглы. Нефедов мог легко отличить сигнал «Стража» от прочих – этот укол всегда отдавался во рту мятным онемением, точно от конфеты-леденца.

Якупов быстро поднялся с кунгаса, стиснул в кулаке отомкнутый приклад своего «судаева». На его лицо упала тень, превратив острые скулы в ретушь, как на старом черно-белом снимке.

– Вдвоем не надо, – молодой голос царапнул остро, но Нефедов не пошевелился, так и стоял расслабленно, – втроем будет лучше.

– И то верно, – отозвался старшина равнодушно, – а если еще балалайку с собой взять, то по дороге можно сплясать. И медведя, опять же, с кольцом в носу, захватить не помешает.

– Я не умею на балалайке, – сказал Казимир Тхоржевский, аккуратно обходя альва по широкой дуге, – мне на гитаре как-то привычнее. Могу даже спеть. Романс, например. А медведю с нами будет не очень хорошо, испугается мишка.

– Романс… Аристократ, – с уважением покачал головой Степан, закуривая. – Сразу видно шляхту, прямо пан Володыевский.

– Он не поляком был. – Казимир сел за грубо сколоченный стол, избегая встречаться с кем-нибудь взглядом, аккуратно откинул полу серого английского пальто, чтобы не испачкать чем-нибудь ненароком.

– Как-то не ожидал тебя здесь увидеть. В прошлый раз, помнится, ты мне сказал, что теперь тебя долго не будет.

– В прошлый раз я и сам не знал, что дальше будет.

Тхоржевский впервые за разговор поднял голову и глянул Нефедову в лицо.

– А теперь там Настя.

Удивить старшину было трудно, почти невозможно. Но сейчас командир особого взвода резко закашлялся, выкинул в пыль окурок, в несколько затяжек добитый почти до мундштука. Хрипло ответил: