Командир особого взвода

В центре группового фото стоял он сам, еще с полковничьими погонами, в сдвинутой на затылок фуражке. Улыбался широко, беззаботно, как человек, только что выполнивший тяжелую, опасную, но нужную работу. Полковник Иванцов обнимал за плечи двоих – в черных комбинезонах без погон, только знак Охотника у каждого на груди. Слева Санька Конюхов, этого сразу узнаешь. Справа – Никифоров, бурят. Как его имя-то? Имя… не вспомнить уже. Петр? Василий? А рядом с ними кто? Парни из взвода, точно, но как их звали-то?

Иванцов досадливо крякнул. Чертова память, совсем уже старик. Он перевел взгляд в левый угол фотографии.

Степан Нефедов, как всегда, стоял чуть в стороне, словно бы случайно оказался рядом, а так – просто проходил мимо. А еще он никогда не попадал в фокус объектива. Всегда оставался немного размытым, окруженным зыбким ореолом, похожим на туман. И только светлые глаза получались неимоверно четко. Даже сейчас, с пожелтевшего фото, они глядели так, будто за кусочком картона был живой человек.

Последний приказ

Ему снова снилось кладбище.

Вот уже несколько лет один и тот же, часто повторяющийся сон – четкий, яркий словно наяву. Кладбище за высоким кирпичным забором, украшенным по верху поржавевшими металлическими завитушками. Полная тишина и безлюдье, ни живой души вокруг. Выложенная потрескавшимися каменными плитами дорожка, ведущая к железным воротам. Сквозь решетку ворот всегда было видно деревья и противоположную стену ограды – кладбище было совсем небольшим, узким и длинным. И кругом памятники – декабристам, революционерам, другим когда-то знаменитым, а теперь напрочь забытым людям; монументы, обнесенные цепями, с штурвалами и якорями; склепы, поросшие мхом. Здесь всегда было чуть пасмурно, и всегда начинался первый день осени, с пожелтевшей травой и листьями, которые ветерок гонял по каменным плитам. Кладбище не пугало.

Оно снилось ему часто, особенно перед боем или зачисткой, когда спать оставалось немного – час, полтора. Но еще ни разу во сне он не смог войти внутрь, потому что ворота всегда были закрыты, и (просыпаясь, он помнил это особенно хорошо) заперты на огромный висячий замок, да еще обмотаны поверху ржавой цепью.

В этот раз он увидел, что ворота распахнуты настежь.

– Товарищ старшина, вставайте…

Он вскочил на ноги еще до того, как проснулся окончательно. Хрустнул суставами, потянулся к автомату. Сон не забывался, но Степан усилием воли заставил себя не думать о нем, отодвинул в самый дальний угол сознания мысли о распахнутых воротах. Почему – распахнутых? Стоп.