Командир подлодки. Стальные волки вермахта

Когда он вернулся, мы сначала проверили в старой жестянке цвет. Никакая красная капуста не могла быть краснее. Вкус улучшился. За обедом дежурные три раза возвращались за капустой. Мы не участвовали в общей еде, а ели из наших запасов то, что диктовала наша фантазия. Спаржа, какао, пудинг…

Был чудесный день, ясный и спокойный, и уж точно не было никаких причин, чтобы кому-то вздумалось заболеть морской болезнью. Но через четыре часа после обеда матрос первого класса Шлегельспергер вышел на подветренную сторону, перегнулся через поручни и выпустил обед, как пассажир при ветре в шесть баллов. Через полчаса каждое место в гальюнах было занято, а нетерпеливые люди с расстегнутыми поясами стучали кулаками по деревянным дверям. На мостике Старый Козел прохаживался взад и вперед с позеленевшим лицом. Время от времени он скрывался в своей маленькой каюте, где для его единоличного пользования находился специальный сосуд с позолоченными краями. Еще полчаса, и все, качаясь из стороны в сторону под бушпритом, удобряли луга сорняков на дне моря.

— Медвежья болезнь, — посмеиваясь, сказал Зиппель.

Смех застрял в горле: дверь открылась и появился Старый Козел.

— Вы кажетесь очень счастливыми на камбузе, — сурово сказал он.

Я был уверен, что он заметил и какао, и спаржу на столе, но промолчал. Он в два шага подскочил к плите, наклонился над кастрюлями и понюхал. Затем сунул длинный палец в кастрюлю с красной капустой, мигом повернулся и ткнул красный палец Зиппелю под нос.

— Что это? — прошипел он.

— Сурик, — ответил Зиппель, будто сурик был самой подходящей приправой для красной капусты.

Старик ничего не сказал. Он трясся от ярости, как кипящий чайник. Я уверен, что ему следовало вспомнить заповедь о любви к ближнему, потому что ничто иное не могло спасти нас.

— Это последняя соломинка, — сказал он наконец. — Марш обратно в кубрик, и явитесь утром на вахту. В четыре часа.

Эта собачья вахта — самое плохое, что испытывает моряк. Мы поползли прочь. Он позвал нас обратно.

— Думаю, лучше ничего никому не говорить об этой чепухе, понятно? — приказал он и прошествовал на корму.

Старый Козел был умным человеком. Через три дня с помощью опиума, касторки и молчания все пришло в норму.

19 октября утром мы прибыли в Фалмаут. Был солнечный, ветреный осенний день. Мы встали на якорь на внешнем рейде, потому что для захода внутрь требовалось заплатить пошлину. Старый Козел отправился на берег один. Он вернулся к вечеру. Оказалось, что утром мы пойдем в Корк. На борту царило уныние. Неделями мы были в море, весь день стояли на якоре, видя берег, но никому не разрешили попасть на него. Ночью на ветру скрипел рангоут, а утром старый парусный мастер с каплей, постоянно свисающей с носа, сказал всем, кто хотел послушать, что корабельное привидение гневается из-за скупости Старого Козла. Скоро мы узнали, что судьба припасла для нас.

До полудня мы прошли добрую часть пути, делая около десяти узлов по ветру. Ветер медленно менялся на юго-западный. На юге собирались серые бледные облака и скрыли солнце. Все стало серым. Ветер повернул на юг. Волнение возрастало, и волны, покрытые пеной, дрожали со сдержанной силой. Около четырех часов я освободился. Новая вахта появилась в плащах и сапогах. Мы отдыхали в кубриках, в тепле коек. Корабль трещал и дрожал при яростных шквалах. Мы не могли спать. Я услышал пронзительный свисток третьего помощника и хриплую команду Стовера:

— Готовьте бом-брамсель. Спускай.

Затем послышался топот ног на палубе, скрип блоков и грохот цепей. Парусный мастер был с нами.

— Это на него похоже, — с горечью говорил он. — С капитаном Хилдендорфом этого бы не случилось. Видели бы вы, как он проходил мыс Горн в шторм. Он не спустил ни одного паруса.

Никто не ответил. Мы лежали в койках напряженные и ждали команды «Все наверх».

— Глупая судьба, — сказал парусный мастер и вышел. Порыв ветра захлопнул за ним дверь.

Опять пронзительный свисток.

— Приготовиться опустить верхние брамсели.

Снова лязганье цепей, скрип блоков и хлопанье провисших парусов на ветру. Послышался треск, как удары кнута, потом словно выстрел пушки. Я высунул голову и увидел свинцовое небо. Палуба была покрыта пеной, а высоко надо мной развевались обрывки верхнего брамселя. Убирали брамсель бизани.

— Когда дойдут до грот-мачты, Старый Козел вызовет нас, — сказал Крамер.

В следующий момент мы услышали хорошо знакомые шаги и масленый голос произнес:

— Думаю, пора поднять свободных от вахты.

Мы, злые, выскочили из коек даже раньше, чем Стовер приказал:

— Все наверх.

Снаружи были натянуты страховочные тросы, лодки прочно закреплены. Старый Козел в своей белой фуражке стоял на мостике — узкий силуэт на фоне темного неба.

— Ну, начинается, — прошептал мне Крамер.

— Приготовиться, взять гитов и бык-гордень!

Мы побежали по своим местам. И началось!..

— Тяни, еще тяни! — выпевал боцман, и мы бросались на бык-гордень со всей силы, пока руки не начинали гореть, а тело не взмокало от пота.