Командир подлодки. Стальные волки вермахта

Девушки показались ему слишком вялыми, поэтому мы поехали в Таттерсол. Расстояние — всего несколько шагов, но Гарри Стовер настоял, чтобы швейцар, обшитый золотым галуном, вызвал ему такси. Он отказывался делать хоть один шаг пешком, пока в кармане есть деньги.

Ничего особенного не оказалось и в Таттерсоле, поскольку было время отпусков, поэтому мы поехали в Тритчер, потом в Алказар, выпивая в каждом месте.

— Прохладно, — сказал Стовер, передразнивая голос Старого Козла.

Закончили мы на черном диване в доме Гермины Хансен. Витачек сидел справа, Стовер слева, я посередине. Мы пили, пока слезы не полились из глаз. Гарри Стовер промямлил:

— Еще одно плавание, Прин, и у меня будут деньги, чтобы купить «Звезду Давида», знаешь, недалеко от гавани. Это золотая жила. Там всегда будет шумно, и ты, когда придешь, получишь столько пива и столько грога, сколько выпьешь. Давай выпьем за это. Эй, мисс!

Сонная девушка за стойкой, поколебавшись, принесла три грога с водой, потому что ром был только у Гермины Хансен. Мы пили без перерыва. После шестого стакана Стовер засвистел в свой боцманский свисток, чем всех удивил. Он заплатил по счету, и мы ушли, так как мой поезд уходил в четыре утра.

Такси привезло нас на вокзал. Качаясь, мы шли рука об руку по платформе. Поезд уже подали. Он был ярко освещен. Мы поклялись, что никогда не покинем друг друга.

Человек в красной фуражке подал сигнал, и мне удалось заскочить в вагон, когда поезд уже трогался.

Стовер и Витачек стояли обнявшись на платформе и пели:

Плывем домой, плывем домой,
Плывем домой по всем морям…

Я поднял якорь на пути к дому.

Глава 4 Лебедки и пар

Спустя несколько недель я вернулся в Гамбург и поступил на «Пфальцбург», большое грузовое судно, направлявшееся в Южную Америку.

— Ты попал на прекрасный корабль, — сказал мне перевозчик, везя меня на судно. Он указал на уродливый черный пароход, забитый дерриками. — Когда они все заработают при ста градусах в тени, ты все сам поймешь, — кивнул он понимающе. Мы уже подходили к кораблю.

С мешком за плечами я вскарабкался по шторм-трапу. Меня встретил маленький широкоплечий человек с круглым лицом и плоским носом, боцман грузовика.

— Что ты хочешь? — спросил он.

Я показал ему документы.

— Ну, давай посмотрим, — кивнул боцман.

— Почему бы нет? — ответил я.

Он пожал плечами.

— Иди вперед. — И пальцем указал в сторону помещения на баке.

Это была узкая низкая каюта. В середине стояли шесть коек, попарно связанных проволокой, одна над другой. Вдоль стен жестяные рундуки. Две лампочки без абажуров днем и ночью горели белым как мел светом.

Я осмотрелся. Белье на койках было грязным, на рундуках висячие замки. Я вспомнил о «еврейском храме» на «Гамбурге». Там приятно: все из дерева, койки у стен, шкафчики никто не запирал. На парусном флоте нет воров.

Молодой мальчишка с сигаретой, болтающейся в углу рта, пошатываясь, вошел в кубрик и с любопытством уставился на меня:

— Ты откуда взялся?

— Я принят матросом.

— А-а, — ответил он без интереса.

— А ты? — спросил я.

— Я здесь юнга.

— Не может быть, — сказал я, припомнив, как меня приняли на «Гамбурге», когда я сам был юнгой. — Скажи, ты думаешь, что можешь запросто болтать с матросами?

Слегка наклонившись, он наблюдал, как я распаковываюсь.

— Конечно.

— Но не со мной, понял? Когда я был юнгой, я должен был уважать матросов.

Он вынул сигарету и уставился на меня в изумлении. Затем повернулся, выскочил из кубрика, закукарекав, как петух, и побежал на корму в своих скрипучих башмаках.

Через полчаса позвали есть, и я пошел в столовую, маленькую комнату со скамьями вдоль стен и узким столом в середине. Четырнадцать взрослых людей ели без удовольствия, втягивая бульон через зубы. Юнга сидел среди них. Я плечом раздвинул двоих. Когда я сел, огромный матрос в рубашке с короткими рукавами поднял голову.

— А, новый матрос, — сказал он, продолжая шумно есть.

Юнга хихикнул.

Я внимательно посмотрел на матроса. Он выглядел грубым, с широким лицом, бровями, нависшими над маленькими, глубоко посаженными глазами, зубами как у волка. В открытом вороте рубашки виднелась татуировка мачты корабля, а на волосатом предплечье картинка, изображающая мужчину и женщину. Они двигались, когда он шевелил рукой. Это был Мэйланд, бич, державший в повиновении всю команду.

— Откуда ты взялся? — спросил мой сосед, низенький человек с лицом как сушеный абрикос.

— С парусника «Гамбург».

— Думаю, работаешь за паршивое удостоверение?

Внезапно все подняли головы и уставились на меня. Я понял, к чему клонил перевозчик. Ясно, что человек, работающий за удостоверение мастера, не может быть популярен на борту.

— Да, — ответил я.

Все продолжали молча есть, но теперь я чувствовал враждебность.

Когда я выходил после обеда, бич схватил меня за руку.

— Слушай, ты, дерьмо, нам тут не нужна шишка на ровном месте. Мы все писаем в один горшок, понял? — Не дожидаясь ответа, он, башня из мяса и костей, оттолкнул меня.