Командир штрафной роты

Мне было нечего делать в этой толпе, добивавшей насмерть остатки немцев. Я удерживал за руку Андрея Усова, тоже рвавшегося в свалку. В ней погибнут еще люди, потому что фрицы будут драться до конца, зная, что пленных штрафники брать не будут. Все длилось не больше пяти минут. На узком пятачке, перед огромной промоиной, лежали вперемешку трупы наших бойцов и немцев. С десяток немцев успели спрыгнуть в поток и неслись, подхваченные кипящей мутной быстриной.

Штрафники, выстроившись в неровный ряд на краю дамбы, стреляли из винтовок, автоматов, трофейных пистолетов. Узбек Максум, так и не научившийся целиться, стрелял, каждый раз зажмуривая оба глаза. Андрей Усов, все же вырвавшийся от меня, опустошал один за другим магазины трофейного автомата. Тыловик Толя Хотинский, быстро передергивая затвор, выпускал пулю за пулей из своего карабина и громко выкрикивал: «Есть!» Ему важно было, чтобы я видел его активность. Он наверняка рассчитывал попасть в число «искупивших», даже не получив ранения, за смелость в бою, которой у него отродясь не водилось. Такие только беспомощных добивают.

На поверхности воды уже осталось две головы. Немцы не плыли, а брели, отталкиваясь руками и ногами, то и дело ныряя в холодную глинистую жижу. Возле поваленного дерева встал из воды унтер-офицер в сером френче с разноцветными нашивками. Понимая, что обречен, он застрочил из автомата. Прежде чем штрафники опомнились, один покатился вниз по склону, а узбек Максум выронил винтовку и отскочил назад, зажимая ладонями лицо. Опомнившись, в немца ударили несколько стволов. Я подошел к Максуму, возле которого присели на корточках Лыков и санитар.

— Ерунда, — отрывая пальцы от лица, сообщил мне танкист. — Щеку пробило да зубов штук пять выкрошило.

На другой стороне кипящего провала бой тоже заканчивался. Какой-то штрафник кричал нам, размахивая винтовкой: «Ура! Взяли!»

— Чего орешь, дурак! — сплюнул танкист. — Взорвали дамбу. Другую брать пошлют.

— Майор жив? — спросил я.

— Жив, жив! — крикнули, подходя к краю, еще двое бойцов.

— А взводные?

Мне прокричали, что старый взводный (Миша Злотников) жив, а нового убили. Сдружились мы за считанные дни с Никитой Лесниковым. И вот еще одна ниточка оборвалась.

Я пошел назад расставлять посты. На каждом шагу лежали убитые. Возбужденные штрафники уже шарили в окопах, ранцах, хлебали из фляжек. Их быстро расставлял по местам Лыков. Мы были на западном краю дамбы, отрезанные от своих затопленной низиной, дырой и быстро мелеющим илистым прудом. Сержант Байда с перемотанной шеей устанавливал трофейный пулемет. Бойцы собирали патронные ленты, заодно шаря в карманах убитых пулеметчиков. Длинноствольная противотанковая пушка стояла на четырех лапах-опорах. Оптика побита гранатными осколками, тела артиллеристов оттащили в сторону. Несколько умельцев крутили колеса, разгоняя ствол по горизонтали.

— Пальнем, товарищ лейтенант?

— Пальните разок

Вместе с Лыковым и тремя бойцами из отделения Чеховских я спустился вниз. У меня теплилась надежда, что Иван Семенович, мой верный заместитель, жив. Может, только ранен? Подошли к пулеметному окопу. Все было разворочено взрывами гранат, дырчатый ствол согнуло, редкие кусты посечены осколками и пулями. Три трупа немцев, а неподалеку — погибшие штрафники.

— Мы вон из тех кустов вышли, как было все обговорено, — рассказывал боец с перевязанной рукой. — Тихо шли, почти крались. Тут кто-то закашлялся, и сразу ракета. Или вначале ракета, а потом кашлять начали.

— Ладно, помолчи, — оборвал я возбужденного словоохотливого бойца. Он был доволен, что легко ранен, «смыл вину» и вернется в свою часть.

А я увидел тело капитана Чеховских. Погибшие штрафники автоматически восстанавливались в прежних званиях и должностях. По крайней мере, его семье будет полагаться офицерская пенсия, за которую мой замкомвзвода заплатил жизнью.

Из рассказа бойцов выяснилось, что двигались двумя группами.

Впереди Иван Чеховских, с ним десяток человек. Остальные шли метрах в пятидесяти. Пулеметчик срезал почти всю головную группу. Я представлял, как это все происходило. Сплошной веер огня — двадцать пуль в секунду. Иван Семенович получил штук семь в грудь и живот, погиб сразу. Вторая группа шарахнулась прочь, хорошо заметная при свете ракет. Еще десятка полтора трупов. Как бежали, так и легли, срезанные на бегу. Среди них — старлей-замполит. Все убиты пулями в спину. Потом башкир Сайфулин, чудом уцелевший из головной группы, швырнул «лимонку» и сумел попасть в окоп. Он лежал в нескольких шагах от пулемета и в одиночку сумел расправиться с расчетом.

— Я еще три гранаты бросил, — докладывал он. — Из окопа куски летели. А раненым нашим я уйти разрешил. Их четверо было. Остальных насмерть убило.

— Молодец, Сайфулин. Напишу представление о досрочном снятии судимости.

— Спасибо, если не врешь, — очень серьезно ответил башкир.