Командир

После обеда, немного отдохнув, я взял лопату и стал расчищать двор от снега, его в мое отсутствие успели изрядно запустить. Отец просто не понимал, зачем чистить, если весной все равно все растает. Однако чистил двор я не для этого, а просто для зарядки и чтобы подышать свежим воздухом. Двор я очистил примерно наполовину и решил, что на сегодня хватит.

Вернувшись в дом, я зашел в свою комнату и, плюхнувшись на стул перед компьютером, включил стрелялку, просто чтобы разгрузить мозг, однако былого кайфа это не принесло — настрелялся. Поэтому, выключив игру, я стал лазить во всемирной паутине.

Утро воскресенья встретило меня воплями соседской детворы, катавшейся с ледяной горки, она была неподалеку от моего окна.

День я решил начинать с зарядки, поэтому, натянув теплый спортивный комбинезон, в котором я изредка ездил на лыжную базу, и выбежав во двор, взял низкий старт.

Пятикилометровый марш-бросок высосал из меня все силы, и домой я не пришел, а приполз. Отмахнувшись от матери, начавшей ругаться, что я гроблю свое здоровье, взял лопату и стал снова таскать снег со двора.

Видимо, мама поняла, что со мной что-то не так, и поняла еще вчера, судя по ее взглядам, но не вмешивалась и ни о чем не спрашивала, просто наблюдала.

Вечером я застал ее за разговором с сестрой по телефону, и, судя по ее лицу, Ленка пока не выдала, что меня шандарахнуло током. Разговор об отъезде в Москву я даже не заводил, понимал, что попытаются отговорить.

На следующий день я вышел на работу и первым делом написал заявление об уходе по собственному желанию, однако, несмотря на все мои просьбы, начальник меня без отработки не отпустил.

«Что ж, эти две недели я пущу на физические тренировки и тренировки с „за пазухой“», — подумал я.

Через неделю мать узнала от знакомых о том, что я уволился, и устроила мне форменный допрос. Его я с трудом, но выдержал и получил ее согласие, сказав, что хочу продолжить образование в Москве.

Хуже было с отцом, я глядел на его сгорбленную фигуру и с тяжестью на сердце пытался объяснить, почему уезжаю, стараясь найти убедительные доводы.

— Сынок, как же мы одни-то будем? — спросил он надтреснутым голосом.

В общем, уезжал я с тяжелым сердцем и болью в душе.

Дальше было просто: железнодорожный вокзал, билет, несколько часов в купе — и вот она столица, принимай еще одну «деревню».

* * *

Прижавшись к стене из красных кирпичей, в одной из подворотен в старом районе Москвы, я старался остановить кровь, текущую из простреленного плеча. Достав «из-за пазухи» чемоданчик с красным крестом, открыл его и стал перебинтовываться, при этом анализируя то, что случилось со мной.

«Блин, три с половиной года я в этой Москве, и первый раз меня так зацепили!»

Подстрелили меня, когда я уходил с лежки, с которой полчаса назад послал пулю из снайперки в одного нехорошего депутата, которому лично вынес приговор. Он числился последним в моем списке, но оказался слишком охраняемым. У меня был выбор: или убрать его и получить пулю, или уйти, и я сделал свой выбор.

Убивал я не просто людей, а тех, кто привел к развалу мою страну, тех, кто активно дергал за ниточки, управляя этим хаосом, называемым «перестройка», в те далекие девяностые.

Ведь с помощью Михася я узнал ВСЕХ самых активных виновников, тех, кто люто ненавидел Россию. Всех, кто в этом участвовал, все сто двадцать восемь человек. И сегодня умер последний.

Закончив, я убрал чемоданчик обратно и, достав чистую, не испачканную кровью одежду, морщась от боли, переоделся.

Пользуясь информацией Михася, я обошел все посты и вышел на проезжую часть, где мне удачно попалось пустое такси.

— Куда? — спросил меня водитель.

— Домой, — ответил я, стараясь не потерять сознание от потери крови, и назвал адрес съемной квартиры.

Глядя на проносящиеся мимо припаркованные машины, деревья и дома, я пытался осмыслить, как дошел до жизни такой.

Сразу вспомнился первый день в Москве и, честно говоря, смутно. Переполненный впечатлениями, я быстро с помощью Михася нашел бабульку, сдающую квартиру в центре города, и снял «двушку».

Квартира мне понравилась, к тому же метро было в двух шагах. Заплатив сразу за три месяца, я стал устраиваться. Первым делом сбегал в магазин, накупил продуктов и, пожарив яичницу, достал тетрадку и стал записывать за Михасем то, что я должен буду сделать в ближайшее время.

Тут хотелось бы сказать: о том, что со мной произойдет в ближайшее время, в течение примерно получаса, не знал и Михась. Все из-за долбаного «эффекта бабочки». Нет, конечно, он мог посмотреть, что происходит впереди, но вариантов будущего было множество, и один накладывался на другой, из-за чего будущее дальше десяти минут было для меня просто серой мутью с мелькавшими обрывками картинок.

Так что Михась мог предсказать только ближайшее будущее других людей, но не мое. Я записывал то, что должен сделать, а не то, что сделаю, все зависит только от меня.

Чем больше я записывал, тем больше у меня становились глаза.