Командировка

На "Площади Ногина" сделали пересадку. Я брел за ней как в тумане. Видел только ее светлый жакет, бежевую юбку, прядь волос, прыгающую над маленьким розовым ухом. То и дело натыкался на людей.

Главное, я не мог представить, как вернусь домой и что там буду делать. В моей голове жужжал рой пчел.

Некоторые, побойчей, пытались выпрыгнуть через уши.

- У тебя так бывает, Ната? - спросил я. - Как будто в голове пчелы?

- Ну-ка, тряхни головой резко.

Я тряхнул, щелкнув зубами.

- Есть такие беленькие искорки?

- Есть.

- Это давление. Тебе надо побыстрее домой, выпить чаю и лечь в постель.

- Вот у твоей подруги и лягу на раскладушке.

Мы подъезжали к "Текстильщикам".

- Я тебя не приглашаю к подруге, Витя.

- Как же клятва Гиппократа? Я болен, ты должна мне помочь. Ты врач.

На остановке вышли. Наталья глядела на меня в раздумье. Я с безразличным видом разглядывал колонны. Потом сказал:

- Очень плохо. Чувствую, что сейчас упаду на каменный пол. Я ведь много ночей почти не спал. Все думал о тебе. Как устроимся, как будем жить. Я бы хотел завести второго ребенка не откладывая. Чего ждать?

Мы уже не молоды. Верно?

Наконец-то я вывел ее из себя. Глаза ее сузились, и она покраснела.

- Юродивый!

Тут как раз подоспел поезд, идущий в мою обратную сторону. Задыхаясь, я пересек долгое пространст"

во, по пути швырнул туесок с платком в урну и еще успел втиснуться в зашипевшие двери. Оглянувшись, еще раз увидел ее светлый жакет. Кажется, и лицо увидел, прекрасное, обыкновенное, святое. Она стояла у колонны...

"Нет! - подумал я. - Нет! Нет!"

Закрыв глаза я тщательно перебирал весь разговор: каждое ее слово, каждая интонация источали отраву. Эта отрава была чудодейственным напитком, который я пил, все более опьяняясь. Наталья меня не провела, нет. Так просто меня не проведешь. Хорош бы я был, если бы меня могла обвести вокруг пальца такая простушка, как наш участковый врач.

"Ты думала меня провести, Натали? Ха-ха-ха! А у тебя ничего и не вышло. Как маленькая! Даже стыдно слушать. Мужа люблю, бога люблю. Люби себе на здоровье. Но меня-то зачем обманывать? Я же еще тебе не муж. Вот поженимся, тогда другое дело. Но сейчас-то зачем?.. Наташа! Запомни! Когда человек не любит, он не умеет ужалить каждым словом. Нипочем.

Так разве, случайно найдет два-три слабых места, но не каждым же словом. Поняла?"

Вдруг, открыв на мгновение глаза, я заметил, соседи почему-то приглядываются ко мне, а некоторые пытаются отодвинуться, и сообразил, что говорю вслух.

Громко к тому же. Встал, на остановке вышел, дождался следующего поезда и поехал дальше.

Дома, только отпер дверь, звонок телефона, бросился к нему и на ходу спохватился: нет, сегодня она не позвонит. Хотя почему - нет? Она же, может быть, поверила, как я болен. Схватил трубку - Мишкино добродушное "бу-бу-бу". Чуть не разбил аппарат, но сдержал себя.

- Чего тебе?

- Витя, Витя, ты как? Жив, здоров?

- Ты что ко мне привязался, балда? Я спать хочу, спать!

- Так рано? Витя, с тобой в самом деле все в порядке?

Я повесил трубку.

28 июля. Пятница

Кира Михайловна, будь она неладна, все утро утешала по телефону Марию Алексеевну. А ведь мне каждую минуту могла позвонить Наташа. В комнате никто не работал: волей-неволей все прислушивались к зычной скороговорке Селезневой, ниспосланной в наш отдел не иначе как самим сатаной. Обычно, правда, ей не давали размахнуться на всю катушку, но сегодня она разговаривала по слишком деликатному поводу, чтобы кто-то рискнул ее одернуть. На прием к директору я записался у секретарши на одиннадцать тридцать, перед тем надо было, как договорились, загляруть к Перегудову. Видимо, утренний обмен приветствиями с Наташей не состоится.

Вот как Кира Михайловна утешала подругу в ее большом человеческом горе:

- ...И было. А что?.. Думала, сама сойду в скорбную могилу. Нет, нет, нет. Дети, дорогая моя, дети и только дети... Они - всякие, хорошие и плохие... Я уж знаю, Маша. Ты не мне говори... Которым крест нести, так нам, простым бабам... не им, нет... Забудь и не плачь... Он никогда. А я бы на таком месте ни за что не согласилась. Куда там. Это же все равно дрова ножом рубить... В Индии береза, и у нас береза. Не стоит своей всей жизни... сроки и сроки. Только тогда начинаем понимать и сочувствовать, когда теряем бесконечно дорогое...

Долго слушать Киру Михайловну опасно. В ее суматошном словоизвержении есть что-то оеобенное: чем больше вслушиваешься, тем томительнее начинает проникать в мозг некий мистический символ. Дух потустороннего присутствия. Ведь вот сейчас, кажется, уловил какую-то нить, какой-то общий смысл, и вдруг - он исчез, выскользнул, растворился в новом потоке фраз, уже не несущих вообще никакого смысла, но знакомых, вызывающих болезненную мешанину ассоциаций. Иголка, которую осторожненько, но упорно проталкивают тебе под кожу, почти без боли, и всетаки если долго терпеть, забыться, не стряхнуть разом оцепенение - иголка неминуемо вопьется в самый мозжечок.