Командировка

Коростельский. Окоемова, Лазарев, Печенкин и другие слабонервные сотрудники давно ушли в коридор, а я все что-то сидел, открыв рот, и слушал, завороженный. Дело в том, что ровное и страшное нервное напряжение, в каком я сейчас находился, сталкиваясь с бессмысленным гудением Киры Михайловны, как бы получало исход, ослабевало, вытягивалось в пустоту.

Не знаю, как Марии Алексеевне, а мне действительно было легче от утешений нашей дьяволицы, и я вишел из комнаты только когда она повесила трубку и сказала: "У-у-ф!"

Товарищи окружили меня.

- Ага, не выдержал, ага! - приплясывала несолидно Окоемова, обернулась к Коростельскому заговорщицки. - А ты говорил: Семенов все выдержит. Не заблуждайся в следующий раз. Героев среди нас нет, Лазарев и Печенкин, суровые мужики, стояли плечом к плечу, омраченные тяжелой думой.

- Может, ей в чай чего подсыпать? - сказал Лазарев.

- Ее колом надо. Колом по башке! - ответил Печенкин, человек близкий к природе, охотник и рыболов.

- А ты куда, Витя? - спросил Коростельский.

- Як начальству.

- Зачастил, зачастил ты что-то...

- Ой, что будет! Ой, что будет! - подхватила Окоемова. Судя по всему, роман их развивался стремительно и дошел до стадии, когда слова одного кажутся другому исполненными глубокого, обращенного только к нему смысла.

К Перегудову я вошел с забавным чувством своей неожиданной значительности. Владлен Осипович разговаривал по телефону, увидев меня, приветливо махнул рукой: проходи, мол, садись. И даже скривился на трубку - надоели, черти. Ничего от вчерашней ярости и несдержанности. Кончив телефонный разговор, стал расспрашивать меня о каком-то давнем деле, пустяковом, мне для того, чтобы ответить, пришлось напрягать память, и все я пытался свернуть Перегудова на сегодняшнее, актуальное. Но он не давал передышки, вопросы сыпались из него, как горох из прорвавшегося пакета. Да все какие-то малозначительные, затейливые вопросики.

И тут - звонок внутреннего телефона.

- Да. Пришли? - спросил Перегудов в трубку, продолжая добродушно сверкать мне глазами. - Так пускай входят. Жду.

Отворилась дверь, и в кабинете возникли Никорук и Капитанов, как говорится, собственными персонами.

Друг за дружкой, сияющие, южные, впереди Никорук, сзади и выше Капитанов. Никорук обрадовался встрече шумно, сочно, с задорными выкриками: "Мирто тесен! Мир-то тесен!", Капитанов держался более скованно (с оттенком приятной застенчивости провинциала), но видно было, что и он с трудом сдерживает душевную симпатию ко мне. Все у них было срепетировано. Они малость переиграли, потому что кинулись сразу ко мне, а не к Перегудову. Точно я тут был главный, а Владлен Осипович состоял при мне в неизвестно каком качестве. Мне стало немножко даже обидно: не слишком высоко они меня ставят, если не учли такую малость. Опытные же люди. Бывалые. Не скажу про Капитанова, а эти двое очень опытные, очень. В отместку я тоже изобразил бурное кипение чувств: вскочил, расшаркался, спросил, по-прежнему ли жарко в Н., посетовал, что не привезли они с собой Петю Шутова, с которым мы успели крепко подружиться. Сцена, была, в общем-то, свинская. Наконец все успокоились и расселись вокруг журнального столика, где секретарша Перегудова быстро расставила бутылки минеральной воды и дымящиеся чашечки кофе. "Сколько, интересно, времени отвел Владлен Осипович на процедуру вправления мозгов охамевшему сотруднику?" - подумал я.

Мы расположились за столиком так: с одной стороны Перегудов и я, напротив - гости. Это важный штрих. Получилось, будто мы с Владленом Осиповичем единомышленно ведем переговоры с приезжими.

По моим наблюдениям, такие мелкие внешние детали влияют на исход дела, бывает, покрепче самых веских аргументов.

Поначалу Перегудов в пастельных тонах обрисовал общую ситуацию. Говорил он очень проникновенно и кофе прихлебывал по-домашнему, вкусно. Никорук и Капитанов, слушая, согласно кивали, поддакивали в нужных местах и вообще вели себя, как две воспитанные обезьянки. Время от времени Никорук солидно вставлял: "Конечно, никаких проблем", а один раз вежливо вмешался и рассказал поучительный случай аналогичного содержания из своей прежней практики.

Мизансцена была построена так удачно, что, если бы я сейчас вылез опять со своим диким ультиматумом, это выглядело бы как приступ белой горячки.

Представьте, собрались актеры, все на главных ролях, начитывают текст хорошей современной пьесы, о хороших современных людях, и вдруг один из актеров встает и спрашивает: "Товарищи, а кто будет платить за разбитые в прошлом сезоне лампочки?" Боюсь, этого актера недолго бы в театре видели. Еще одна подробность. Товарищи догадываются о склонности этого актера к несуразным выходкам и, любя его, всячески оберегают, оставляя на его долю минимальное количество реплик, да и те чуть ли не хором ему подсказывают.

- Что-то я не понимаю, - сказал я. - Хоть убейте- не понимаю. Значит, получим премию, а потом начнем работать? Вроде премию как бы авансом? Так, что ли?