Командировка

Ваня Захорошко принял меня за Таниного родича.

- Все путем, - доложил он лично мне. - Никаких эксцессов. Сидим, закусываем - никого не трогаем.

- За все хорошее! - на правах вновь прибывшего сказал тост Шутов.

Тут же передо мной появилась чистая тарелка,на которую Таня навалила гору салата.

И понеслась трапеза, глупейшая, ненужная, подступившая к горлу, как слезы. Но тем и прекрасная, святая. Плохо будет не сегодня - завтра...

- Чей это домик, Таня? Ваш или родителей?

- Папахена... Да вы не бойтесь, он сегодня в ночную, - взглядом, утаенным от Шутова, она намекнула, что между нами есть тайна. Вчера я не понял, а сегодня разглядел - Таня необыкновенно хороша.

Если смотреть на нее подряд дольше минуты - суеверный страх закрадывался в душу. А не смотреть - нельзя. Вчера она была слишком близко ко мне или слишком далеко. Сегодня - на самом выигрышном расстоянии. Трудно приходится ее подругам. Какие бы ни были они подрисованные и обтянутые, а с природой не поспоришь. Природа отпустила эту девушку от себя в щедрый, любовный час. Стряхнула с внимательных ладоней: иди, кровинушка, покажи всем, как я бываю добра и изысканна.

- И вы вдвоем, значит, живете в таком большом доме? - продолжал я.

Захорошко вмешался с блестящей остротой:

- Когда как.

- Заткнись! - велел ему Шутов и бросил на меня гневный взгляд. Я уже заметил, что настроение его заметно ухудшилось, снова он помрачнел и насупился.

- Иногда на месяц, на два жильцов пускаем, - ответила мне Таня, - но редко.

- Все путем! - сказал Захорошко, прижимая к себе бутылку.

Дальнейшее - эпизоды.

Мы со Светой (или с Мусей?) топчемся посреди комнаты, танцуем.

- У меня никого нет в этом городе, - объясняю я ей, осторожно прижимая к себе, - кроме Пети Шутова. С ним-то мы как братья родные. Я - младший, а он - старший. Как близнецы все равно...

Супруга уговаривает кооператора Захорошко идти домой. Бурное объяснение...

Мы танцуем с Таней.

- Да он совсем не ревнивый, к сожалению. Это хорошо, что вы подружились. Помогите ему. Он мучается, страдает, угнетен. Я боюсь.

- Не бойся. Меня специально прислали, чтобы помочь Шутову...

Сидим вдвоем с Петей Шутовым в другой комнате. От пола до потолка книжные полки. Задушевный разговор. Петино лицо - как вьюга колеблющееся, тусклое, угрожающее, но и несчастное, увядшее.

- Беды кругом происходят, мы не видим, только следы видим, таят люди беды, прячут, как язвы. Ты, Витек, не верь, который тебе в харю своим несчастьем тычет, это - хорек. У него в душе ни несчастья, ни счастья нету, пусто. Свое несчастье приоткрыть - все равно что догола на площади раздеться. Как ты думаешь, вот я - здоровый, головешка имеется на плечах, а счастливый?

- Не очень. Дураки счастливые.

- Молодец, что так сказал. Я несчастливый, Витек, и несчастье мое - в любви, - гордо изрекает Шутов и пучит на меня удивленные глаза, точно пораженный собственным открытием.

- А кто в любви счастливый? Я счастливый?

Думаешь, я счастливый?! - Мне обидно, что он выставляется передо мной горемыкой, когда я сам сплошная рана.

- Погоди, -отмахивается Шутов и на некоторое время загадочно исчезает из поля зрения, хотя я попрежнему смотрю на него в упор. - Я расскажу, а ты тогда рассудишь... Я в армию когда пошел? В шестьдесят шестом, верно? А вернулся когда? Через два года. Два года отдавал священный долг, а она меня дожидалась. Варька. Ни с кем! Я знаю, наш город маленький, не спрячешься. Чего нет -придумают.

Она же -ни с кем. В кино за два года с парнем не сходила. На танцы - ни ногой. Ты что, мне не веришь?

- Почему - верю. У меня у самого...

- Слушай, не винтись! Думаешь, легко девке в самую пору два года по вечерам перед теликом торчать. Да при ее фигуре и прочих данных. Значит что? Значит, верное. Тут я воротился, веселый и окрепший.

Я не инвалид, гляди сам, опять же на твердом окладе и с премиальными. Девок -навалом, хороводом вьются, выбирай любую. А она ждала, Варька.

Письма писала, какие никому, может, не писали. Те письма - как кипяток. Мне, конечно, попервой все равно с кем ходить. Письма письмами, а что два года назад было, ушло, отвык я от нее. Так бы и надо сразу оборвать, так нет.

В первый же вечер - к ней. "Здравствуй, Варюха, родная!" -"Здравствуй, Петенька, любимый!" Слезы, объятья, любовь беззаветная. Начали заново привыкать друг к дружке. Закрутилось колесо судьбы. Деваться некуда. Месяц ходим, второй. Я остываю, она крепче льнет. Совсем как без ума. Только что через лужи себя передо мной не перекидывает. Бывает, я ушьюсь с дружками на день, на неделю, после встретимся: ни попрека, ни обиды -одна огромная радость.

"Милый, милый!" Куда же я от такой денусь. Действительно, как родная у сердца, как сестра. И родители ее -люди тихие, смирные, по-всякому мне уважение оказывают. Маманя ее свитер связала, батя -лишь я на порог -ветром в магазин за пивом. Я пиво люблю. Среди ночи к нему приди -будет тебе пиво.