Командировка

Когда я очнулся, было ровно семь часов. Некоторое время я еще улавливал присутствие Натальи в комнате, вдыхал запах ее халатика, - так меломан тянется сердцем за последней нотой, которая глухо дребезжит где-то в люстрах.

"Что ж, - подумал я, - пора отчаливать, собираться потихоньку. Командировка, видимо, окончилась. На предприятие тебя больше не пустят, голубчик".

Собственно, мне и незачем было идти на предприятие. Надо забрать письмо у Прохорова - его таинственную депешу - да попрощаться с новыми знакомыми. Попрощаться можно по телефону. Что еще? Заказать билет, уложить чемодан, выспаться как следует. Вот и все.

Почему же так муторно на душе?

Приехал, наследил и уехал.

Директор не прав, когда сказал, что меня радует возможность напакостить. Меня такая возможность огорчает. Я не злодей и не герой.

В жизни каждый, чтобы не упасть, держится за свою палочку-выручалочку. Надо вам заметить, Федор Николаевич, что моя палочка-выручалочка - честный заработок. Я бы не задумываясь отказался от такой премии, как ваша. И это не потому, что я очень хороший и нравственный человек, а потому, что в противном случае - возьми я премию - у меня не останется никакой палочки, не за что будет держаться.

Я упаду. Как это объяснить понятнее?.. Впрочем, пока никто мне премии не предлагает, хотя у меня есть некоторая нужда в деньгах. Я собираюсь купить себе новый магнитофон - стерео. Не для себя. Для Натальиной забавы. Но мне не предлагают премии, а вы, Федор Николаевич, хотите получить ее за узел, который некондиционен, мягко говоря. Вы хотите получить премию не один, разумеется, а вместе со всеми.

Более того, вам не столько нужна сама премия, сколько престиж. И ведь тоже не для себя лично, а для общей пользы... И нечего бы мне соваться в это дело, вы правы. Незачем превышать свои полномочия. Все верно. Мое дело - представить отчет, ваше дело - так или иначе договориться с Перегудовым. О, я знаю, Владлен Осипович ради общей пользы тоже от многого личного откажется. Это ваша палочка-выручалочка.

Понятие, конечно, довольно абстрактное, но имеющее повсеместно силу доказательства. Во имя общей пользы вершатся великие дела и ее же именем прикрываются другой раз пакостные грешки и грехопадения.

И все это я прекрасно понимаю и совсем не в претензии и прочее и прочее.

Но почему же все-таки в душе моей такая слякоть, точно разверзлись в ней хляби небесные?

Не пора ли успокоиться к сороха-то годам?

Через десять минут я очутился на улице. Невмоготу было сидеть в номере и перекапывать давно перекопанное. Я не археолог, которому доставляет удовольствие сотни раз перекладывать с места на место черепки, дуть на них и протирать тряпочкой. У меня от этого занятия зубы ломит.

То ли дело шагать по вечерней улице полукурортного города в рассуждении перекусить и хлопнуть гденибудь кружечку пива... Шорох подошв по булыжнику мостовой - шр-шр-шр. Много людей, много. Гуляют. Группами, парочками, семьями. Туда-сюда, тудасюда. Молодые люди с сосредоточенными лицами охотников, пожилые одиночки вроде меня - с доброжелательно пристальным прищуром. Девушки-хохотушки, как стайки рыбок, ускользающие от желанных сетей. Представительные матроны, ведущие под руку своих не менее представительных, но каких-то субтильных мужей. Мешанина возрастов, походок, нарядов. Подошвы о мостовую - шр-шр! Жар дня иссыхает в прохладных аллеях, кружит головы предчувствие ночной истомы. Краски лежат густо, но все приглушенных тонов. Взгляд отдыхает на любом предмете. В воздухе настороженность, какая-то еле ощутимая пульсация. Чего-то ищет сердце, парит, на что-то рассчитывает. Вот сейчас это произойдет, вот сейчас.

А что должно произойти - неведомо. Подошвы - шр-шр-шр!

Ага, сосисочная. Съел порцию, запил пивом.

А ведь не собирался ужинать. В сосисочной душно, угарно. Мужики как водолазы. Чмокают, сосут воблу, утирают пиво с усов.

- Что, братец! - сказал мне сосед по столику. - Ничего, а?

- Ничего. Жить можно.

- То-то. Хорошо можно жить.

Я побоялся, что пристанет, побыстрее выскочил опять на улицу. Походил по кругу, как конь на проминке. Тоже пошуршал - шр-шр-шр. Встретил соседа по столику в сосисочной.

- А-а! А! - акнул он, точно гланды мне показал. - Давай, братец, вместе. А-а?! На двоих!

- Нет, нет, - замахал я. - Нет, нет, некогда!

Целеустремленный белопенный крепыш, похожий на бильярдный кий. Обознался он. Подумал, я в погоне. А я не в погоне, спасаюсь от одиночества. Нет горше заразы в чужом городе, чем вечернее одиночество.