Командировка

Номер «двадцать седьмой». Один из самых блистательных людей второй половины девятнадцатого века. «Я в жизни не встречал более замечательного человека» (Г. Успенский). «Есть мало людей на свете, кого я так люблю и уважаю» (Карл Маркс). «Одним из талантливейших русских людей» назвал Германа Лопатина Горький. Современным школьникам он известен, как организатор фантастически смелой, но неудачной попытки освобождения Н. Г. Чернышевского из Сибири, и куда меньше им известно, что Лопатин на глазах у всего мира вывез Петра Лаврова из вологодской ссылки за границу, сам совершил четыре удачных побега; даже то, что он был первым русским переводчиком «Капитала», членом генерального совета Первого Интернационала. Однажды в камере Лопатин напишет шутливое и грустное стихотворение об Орешке и о себе. Вот оно:

Гражданской вольницы сыны,
Служа ей твердо, без измены,
В защиту прав родной страны
Воздвигли встарь здесь эти стены.
Но новгородский тот орех,
Взращенный здесь на страх врагам,
И больно крепкий, как на грех,
Раскусывать досталось нам…
Оплот свободы в час юдоли
Погреб друзей «Народной воли»,
В твердыне вольности — рабы!..
О ты, ирония судьбы!

Такие они были, герои «Народной воли», как назвал их Ленин, чьи судьбы, писал он, являли миру «непримиримость самодержавия с какой бы то ни было самостоятельностью, честностью, независимостью убеждений, гордостью настоящего знания». «Тысячи и тысячи, — говорил Владимир Ильич, — гибли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых борцов, поднимала на борьбу все более и более широкие массы».

В 1905 году народовольческая тюрьма опустела, но не прошло и двух лет, как срочно переделываются под общую тюрьму-«зверинец» петровские нумерные казармы и строится громадный кирпичный корпус каторжного централа на полтысячи арестантов, где перебывали видные большевики — Серго Орджоникидзе, Павлин Виноградов, Федор Петров.

В семнадцатом революционные рабочие Шлиссельбурга, выпустив всех узников, подожгли «государству тюрьму», чтобы стереть с лица земли саму память о ней. Слух об этом дошел до директора биологической лаборатории шлиссельбуржца Н. А. Морозова, и он вдруг огорчился: «От этого известия веет на меня какой-то трудно определимой грустью… Когда-то приехав много лет назад в Швейцарию как политический изгнанник из своей страны, я посетил в Монтрё темницу Шильонского узника… и думал, что когда-нибудь так же будут ходить путешественники будущей свободной России, чтобы посмотреть с благоговением на мрачные темницы мучеников русских царей».

Сегодня Орешек — филиал Государственного музея истории Ленинграда. Он входит в экскурсионные маршруты по Неве, ежегодно его посещают до шестидесяти тысяч человек. Это не так много, если взять во внимание, что как исторический памятник Орешек не имеет себе равных. Но больше он и не может принять, пока не будет завершена его реставрация. Вот почему большую часть года остров — остановка по требованию.

Женщина-матрос берет конец. «Тургенев» глухо ударяется о привальный брус нового пирса со свежей фанерной табличкой «Крепость „Орешек“». Вот они, эти три гектара земли, окруженные водой. Шесть веков российской истории легли в эту землю костьми и металлом. Здесь всего намешано вдоволь: пулеметные гильзы с золоченой туфелькой боярышни, обломки копий и мечей новгородских ратников с народовольческими кандалами, шведские мушкеты, русские рыбацкие снасти, петровские ядра, немецкие мины, осколки, осколки, осколки и битый кирпич. И каждый век и века славу нужно найти и восстановить. Восстановить, чтобы показать людям, потому что нет будущего без прошлого. Так случилось, что здесь сплелась корнями слава шести веков, и нельзя раскрыть и обнажить одно, не нарушив остального. Века спорят друг с другом. Спорят и люди.

Вот как, скажем, воссоздать в Орешке его внутреннюю гавань, если как раз на том месте впоследствии находились разделенные на загоны прогулочные дворики народовольцев? Верхние этажи уродливого каторжного централа мешают панораме средневекового города… Петровские нумерные казармы, постройки знаменитого Трезини, согласно генеральному плану реставрации будут восстановлены и как казармы и частью — как общие камеры тюрьмы-зверинца. Надо бы восстановить собор, но в память о войне хорошо бы оставить в натуре и руины (они сами по себе выразительны), проложив навесные тротуары, чтобы экскурсанты не топтали драгоценную землю…