Командировка

Лаборатория после таких встреч еще долго гудела: сотрудники расставляли стулья, подъедали остатки с «исторического» стола, обменивались впечатлениями.

Доктор, убедившись в том, что все снова аккуратненько разложены по ячейкам, пользуясь суматохой, скрылся в своем кабинете. Закрывшись на ключ, профессор долго ходил из угла в угол, прежде чем сесть в кресло. К толстосумым патрициям, погрязшим в наслаждениях и от скуки слоняющимся во времени, он давно привык, как свыкся и с тем, что заведения, подобные его лаборатории, давно стали сугубо коммерческими. Всё чаще доктор задумывался совсем о другом. То, что раствор до сих пор не был синтезирован каким-нибудь доморощенным самоучкой, являлось в высшей степени благоприятным стечением обстоятельств. Рано или поздно все будет поставлено на поток, и тогда ворота распахнутся и к ним повалит тот самый средний класс. Поток не сможет сдержать даже извечная претензия богачей на свою исключительность. Те высокие идеалы, ради которых трудились его предшественники, так близко подобравшиеся к эликсиру бессмертия, давно превратились в прах. Сейчас казалось невероятным, что когда-то любой, имеющий веские причины на «отсрочку», мог ею воспользоваться, причем прибегал к этой возможности крайне редко — прежний человек старался жить здесь и сейчас, ничего не откладывая в долгий ящик. Нечастые прошения были связаны с невозможностью завершить начатое из-за стремительно развивающейся болезни, отсрочка могла означать излечение в будущем. Смерть оставалась постулатом незыблемым и неминуемым, но взять тайм-аут оказалось возможным. Впоследствии право это было узурпировано — и вся идея превратилась в растянутый на столетия развлекательный балаган. Теперь же на подступах стоял великий, могучий, долгое время культивируемый средний класс.

Профессор боялся этого средненького, никчёмного человечка. Удачей было, если он был занят хотя бы своим мелкокалиберным, местечковым счастьем. В массе своей средний человек был примитивен, зол и завистлив, жизнь вел тараканью, оттого и боялся потерять её еще больше, чем толстобрюхий.

***

Профессор вышел из кабинета, никто не заметил, когда он снова вернулся. В первый раз за несколько дней доктор расслабился, он и не заметил, как задремал. В дверь постучали. Доктор глянул на часы, нахмурился, было уже почти утро, на пороге стояла Элиза. От профессора не ускользнула её чрезвычайная бледность. Доктор и ассистентка вышли из кабинета и направились в один из многочисленных блоков, в котором хранились клиенты. Двери закрылись за вошедшими. Двести тел из блока №15 за ночь превратились в нечто студенистое. Ассистентка подошла к нише в стене и нащупала рычаг. Лаборатория тут же превратилась в нечто похожее на плавучий корабль: никто не мог в неё войти и её покинуть. Посвященных в случившееся так и осталось всего лишь двое: профессор и верная ему Элиза, подготовившая резервуар с кислотой. На следующий день, по странному стечению обстоятельств, аналогичное происшествие случилось в 17-м блоке. Через неделю в лаборатории не осталось ни одного тела.

Тело доктора Трунева нашли через несколько дней после случившегося: оно было доведено до критической точки, когда замороженные ткани невозможно вернуть к жизни. Верная Элиза осталась верна своему профессору до конца и ассистировала ему во время его собственной заморозки. Еще через несколько дней Элиза выплатила вознаграждение сотрудникам и исчезла.

Полгода спустя некая миссис Менделькрафт, домохозяйка из предместья Питтсбурга, синтезировала криораствор на собственной кухне.

Мухи на стекле, или от Зябликова с теплом…

Обычно жизнь в «Блумс-Продакшнс» протекала тихо. Сотрудники преуспевающей компании, существующей на рынке уже более тридцати лет, были похожи на сонных объевшихся мух: неспешно летали из одного департамента в другой, вальяжно проводили встречи, вразвалочку составляли отчеты, залетая в лифт, переносились на другие этажи и неспешно вырисовывали траекторию полета уже там. Рабочий день прерывался частыми кофе- и тии5-брейками. На каждом этаже было специальное чайно-кофейное пространство, где утомленный перелетами из отдела в отдел мог наконец отдохнуть. Постоянно, без отпусков и перекуров, в офисе работал только кофейный агрегат — с грохотом перемалывая зерна, он то выдавал исходящее легкой струйкой капучино, то, сотрясаясь, взбивал пышную пенку, а то и вовсе из разводов вырисовывал диковинный цветок. Кукис (ничего общего с кукишем — по-заграничному это обыкновенное печенье) лежало на мелких блюдечках и, сколько бы его ни ели, никогда не заканчивалось.

Всё изменилось в один день. Тихое, милое сообщество, словно по волшебству, превратилось в нечто несусветное.