— Я живу, — хвалился он, — потому что раньше других перестроился, так сказать, перестроил свое мышление. Для рынка. Хотя лично для меня что рынок, что базар — одна хреновина. А вот мой батько, как выбрал в молодости одну магистраль, так и дует по ней без оглядки. И ладно бы сам, в гордом одиночестве, а то собрал вокруг себя целую армию пацанов и воспитывает их на совковых премудростях.
— А совки, это кто?
— И впрямь ты с Нового Света. — Славко Тарасович встал, чтоб лучше видеть собеседника. — А совки — это, Ваня, граждане прошедшего времени.
— И много их у вас?
— Да, считай, почти все. И все из ВПК. Процентов пять обслуживают инофирмы. Эти, конечно, живут. Остальные — однодневки: что схватят — то и слопают, что украдут — то и пропьют. В нашем городе, Ваня, жуткая безработица, а пьют, как перед погибелью.
— Может, без «как»?
— Ты прав. Мы учили с тобой диалектику: все старое отмирает. Но отмирать оно очень даже не желает. Взять хотя бы моего батька, его пацанячью армию…
Об отце, о его необычной армии Славку Тарасовичу говорить не хотелось. Это чувствовал Иван Григорьевич, и он настаивать не стал.
А тот уже философствовал о выживаемости.
— Нам, Ваня, не дадут пропасть западные инвесторы. С их помощью Украина возродится. Хочется надеяться, что мы, украинцы, создадим свою державу. Вернем свои земли, ту же Россию. Кто умно изучает историю, тот знает, что это часть Киевской Руси. А Русь-то — Киевская! Улавливаешь?
— А как же язык — русский или украинский?
— Русский язык, Ваня, это восточный диалект украинского.
— А белорусский?
— Северный диалект.
Иван Григорьевич принял философию мэра как игру.
— Тогда что же получается, что польский — это западный диалект украинского?
— Северо-западный, — поправил Славко Тарасович.
— Теперь я улавливаю, — словно обрадовался Иван Григорьевич. — Западный диалект — это сербский, а южный диалект украинского — болгарский.
Слушая школьного товарища, Славко Тарасович удовлетворенно поглаживал свой необъятный живот.
— К нам, Ваня, наведывался из Киева один академик. Из молодых. По заданию президента он сделал переворот в украинской лингвистике. Этот молодой академик доказал, что наш украинский язык багатодиалектичный. Я удивляюсь, Ваня, какой ты умный. Академик творил, глядя из окна, а ты плавал, не хватал ученых степеней, но до нашей национальной мудрости дошел своим умом. Хвалю! Нет, в тебе мой батько не ошибся. Ты помнишь, он держал в страхе весь город, а с тобой любил беседовать. Он надеялся, что ты поднимешься выше всех нас и объявишься где-то на верхотуре. Не в политбюро, конечно. Туда пробиваются самые наглые и самые хитрые. Ты этими качествами, к сожалению, не обладал. Чему свидетельство: вернулся в родной город углублять свою старость.
И спросил:
— На житье хватает?
— Обещают перевести пенсию.
— Откуда?
— Из Одессы.
— Тогда твое дело — шлехт. Не дойдет она и за три года. Будут ее умельцы прокручивать в коммерческом банке.
— И как долго? Три года?
— Три не три — пока не надоест.
— А зачем тогда мэрия?
— Банки, Ваня, частные. А частная собственность неприкосновенна. С частником, Ваня, конфликтовать опасно.
— Почему?
— Убьют.
— И многих убили?
На эту тему говорить не хотелось.
— Эх, Ваня, Ваня! Какая была у тебя голова! А тебя обогнали твои тупорылые товарищи. Копышту Игоря помнишь? У него вечно была сопля под носом. В Торонто ресторан открыл. И Костя Бескоровайный в люди вышел. Популярный как артист. Возит по Европе какую-то шлюху. Та за баксы, конечно, общается с давно умершими предками. Нашего Костю путают с каким-то адмиралом. Но что адмирал — голытьба. А Наташка Гиря знаешь где? Поехала в Эмираты, замуж выскочила за какого-то шейха. Теперь на Мальте имеет собственное дело — хозяйка публичного дома. Недавно звонила, приглашала в гости, обещала обслужить по высшему разряду. Я, Ваня, и рад бы… Но давно уже перешел на коньяк. Признаюсь тебе, это не хуже секса… Может, еще кофейку?
— Можно.
Выпили. Помолчали.
— Как у тебя с иностранным?
— Никак, — слукавил Иван Григорьевич.
— Жаль. А то я мог бы тебя устроить в одну приличную инофирму. Ей требуется врач для экспедиции. Ищут старичка пенсионера. Чтоб умел оказать первую помощь, ну и чтоб делами ихними не интересовался. Боятся, стервецы, что мы им подсунем кагэбиста.
— Платят долларами?
— Американцы же! По договору с нашим правительством составляют атлас плодородия почв.
— Рекомендуй меня, — тут же попросил Иван Григорьевич. — Я буду их лечить, даже не зная английского. Говорю честно: сижу на мели.
Славко Тарасович кивнул массивным подбородком.
— Переговорю. Если ты их устроишь как врач. Но имей в виду, они тебя проверят на смиренность. А вдруг ты журналист да еще из левой газеты? Атлас атласом, а пробы грунта берут, где плодородием и не пахнет. Почему-то опасаются коммунистов.
— Но тебя же не опасаются?