Командировка на дуэль

И вот парнишка, у которого за душою ровным счетом ничего нет, кроме каких-то паршивых десяти сахарных комбинатов, железной дороги, парочки газет и трех театров, выживает с дефицитной жилплощади и оттесняет куда-то к кухне известную творческую единицу, а может, даже лауреата.

Конечно, у нас ничего подобного быть не может. То есть сахарные комбинаты у нас есть, и в немалом количестве. А вот сахарозаводчиков не имеется. И театров по блату у нас не купишь. Билеты в них — и то трудно. Так что лауреаты у нас могут спать спокойно.

Но чего скрывать, папы, которым можно позвонить, у нас есть. И папы, которые могут, осердясь, позвонить и выдать ужасный разнос, тоже имеются. Недавно одна молодая особа, совсем малоизвестный врач, пожаловалась своему папе, очень влиятельному членкору от медицины. Она пожаловалась на бесчеловечное обращение с нею руководства клиники. Со слезами на глазах она поведала папе, как зверски она, его единственная дочь и непреходящая отрада, утомилась на дежурстве. И как некий доцент, когда она далеко за полночь прилегла соснуть на часок-другой, безжалостно разбудил, чтобы она ассистировала на операции.

...Ах, что тут случилось с влиятельным папой-членкором!

Как он рассвирепел! Как он побагровел! Как он Схватил телефонную трубку!

— Послушайте, вы! — крайне раздраженно выговаривал он доценту. — С каких это пор у вас молодые врачи дрыхнут во время дежурства? Тепличные условия создаете?.. А кто у вас вчера дежурил?.. Ах, моя дочь? Так назначьте ее еще раз! На завтра! Пусть поработает, как мы с вами в свое время!.. Ну, вот, доченька, — обернулся он к удрученному чаду. — Больше никто тебя не разбудит на дежурстве, потому что никто тебе на дежурстве не позволит спать.

Приведя этот сугубо достоверный случай, автор отнюдь не собирается делать вид, будто все без исключения авторитетные папы всегда следуют положительному примеру вышеописанного членкора. Исключения, увы, есть. Ибо родительская любовь — это такое всепоглощающее чувство, которое порою не оставляет места для трезвого рассуждения об истинных достоинствах (а в связи с этим — истинных правах) отпрыска.

Да, всякое бывает. Но этим фельетоном автор не ставит себе задачу перевоспитательно повлиять на иных влиятельных пап. То есть задача эта, наверное, благородная и нужная, но автор от нее сознательно уклоняется. В тандеме «папаня — дитя» автора сейчас интересует личность с заднего сиденья, а именно — дитяти.

Ну, вообще-то необходимость или, точнее, возможность родительской протекции и настает тогда, когда дитя, собственно, уже не дитя. На заре своего существования пяти-, десятикилограммовый человечек нуждается во многом: в ласке, и любви, в свежем воздухе и регулярной смене пеленок, словом, в чем угодно, только не в использовании родительских связей в корыстных целях.

Осознание своей не то чтобы исключительности, но не совсем обычности настает несколько позже. Когда тебя начинают устраивать в какую-то особо специальную спецшколу, куда попасть трудно, да, впрочем, и не очень хочется. Или когда тебе достают билет на хоккей, на который проникнуть совсем уж невозможно, зато хочется — страсть! И если по поводу первого билета на завистливые вопросы Петьки и Кольки следует, как правило, гордый ответ: «Папка достай!» — то после двадцатого билета Петька с Колькой слышат эдакое ленивопресыщенное:

— А что тут такого? Я всегда, когда хочу!..

А это не «я, когда хочу». Это папа, «когда я хочу».

Происходит незаметная для юного ума подмена понятий, когда папины возможности кажутся твоими, папин заслуженный авторитет — собственным заслуженным авторитетом, а помещение с окнами на опушку, где ты обычно пребывал вместе с папой, представляется тем местом, где папа обычно пребывает вместе с тобой.

Ах, где же взять такую самокритичность, чтобы четко осознать, что папа — это папа, а ты — это ты? И что быть прямым потомком чем-либо выдающегося человека отнюдь не значит быть выдающимся человеком?

В свое время графиня Софья Андреевна Толстая, супруга и помощница великого писателя, касалась этого деликатного вопроса. Пресекая некоторые чрезмерно радужные пророчества, она высказала такое мнение, что после гениев природа отдыхает на потомках.

Автор ввиду скудости своих познаний в генетике не берется судить, насколько безошибочно мнение прогрессивной графини. Но даже если это в какой-то мере и так, если и впрямь природа после гениев отдыхает на потомках, это отнюдь не значит, что потомкам нельзя отдыхать на природе вместе с гениальными папами. Тут дело лишь в том, чтобы чадо, привыкшее чем-либо пользоваться вместе с папой, не привыкло этим пользоваться вместо папы.