— Не дали маху насчет стрелка? — обернулся к Панову, когда разошелся строй.
— Нет, командир! Я тут вчера с ребятами... Тоже вот говорят — севастополец. Большое слово это у них!
Техник-лейтенант 2 ранга Михаил Беляков мне понравился сразу. По рукам видно — мастер.
— В порядке «пятерка», — заверил. О самолете, только что закрепленном за нами.
Представил своих подчиненных. Механик авиационный — старшина Павел Петров, моторист — сержант Петр Ястребилов. Оба севастопольцы, как и сам Беляков. Механик по вооружению — сержант Владимир Сергиенко, однофамилец штурмана; механик по приборам и электрооборудованию — старший сержант Леонид Клейман. Экипаж слаженный, вместе работают не один день.
Штурмана Гришу Сергиенко я знал давно — из нашего тридцать шестого. Даже летать приходилось вместе.
— Знакомьтесь с личным составом, сколачивайте экипаж, — сказал на прощанье Чумичев.
* * *
Это представлялось так: проверить подготовленность воздушного стрелка, сделать несколько пробных полетов с применением оружия на полигоне, доложить о готовности к выполнению боевых заданий. На все — день-два. Максимум три. Так обычно бывало. [19]
Получилось не так.
День проходит, другой...
— Как, лейтенант, с экипажем?
— Порядок, товарищ гвардии майор!
— Хорошо, продолжайте занятия.
Еще день, еще...
— Как экипаж, Минаков?
— В порядке...
— К зачетам готовитесь?
А? Только вслух не сказал, а рот так и раскрыл, наверно. Это что тут? Училище, курсы? Прямо же с боевого задания прибыл, сам он и похвалил за посадку, оценку еще спросил... по ориентированию. Это что же, выходит, не шутка? Все тут с оценками, что ли, у них?
Вдобавок загремел в наряд. Как «безлошадник» — дежурным по старту на аэродроме. Через день — снова. Еще через день. Другие летают, а ты выпускай, принимай. Красиво махай флажками. На перекурах выслушивай увлекательные рассказы — где что разбомбили, разведали, кто отличился...
Пошел к замполиту майору Стешенко. Как следует побеседовать, по душам.
— А, Минаков! Ну как, экипажем довольны?
— Спасибо, товарищ гвардии майор. Зашел вот узнать. Насчет приказа.
— Приказа? О чем?
— О моем переводе. В аэродромную команду. Без заключения медицины.
— А-а, — улыбается. — Вы садитесь! Без заключения, говорите? Садитесь, садитесь, вот табурет. Василий... Иванович, так ведь? Степан Афанасьевич. Да, так о чем... Ознакомились с экипажем, успели?
— С Пановым, стрелком-радистом, успел. За полсотни совместных боевых вылетов. Со штурманом тоже, хоть и поменьше. А вот с воздушным стрелком...
Смеется. [20]
— Боитесь, что вообще не придется? В воздухе, значит, привыкли знакомиться? Пятьдесят вылетов, говорите?
— Скажете, тут и за двести у многих?
— Не скажу. Пятьдесят — тоже немало. А вот поговорку одну напомню. Слышали, верно, — насчет порядка... Как у вас взгляд вообще-то на эту вещь?
— Положительный. Поэтому и пришел к вам. Боевого летчика отстранять от полетов...
— Ну уж и отстранять! Просто в воздух не выпускать без сдачи зачетов. Слышали о таком порядке?
— Вроде слышал. Давно. Года за два, дай память, еще до войны, когда и был выпущен в этот... воздух.
Ясно, что вел себя непозволительно вольно. Но перестроиться уже не мог. Да и какого черта, в самом-то деле...
Майор и не думал одергивать. Кивал, улыбался, будто и ему нравился разговор в таком тоне.
— В самом деле давненько. И, как я понял, ведь не у нас?
— Ах вон что! Другой у вас воздух. Атмосфера поделена. Может, и «эрликоны» у немцев — одни для гвардейцев...
— Не знаю, не знаю, — смеется, разводит руками, — насчет «эрликонов». А атмосфера... Что ж. В некотором смысле, возможно, и да. Несколько и иная. В отношении некоторых вещей. Ну вот, к примеру... Знакомая, верно, и вам картина? С опытом летчик, с боевым стажем, с самыми лучшими летными данными... И даже не то чтобы после ранения или из запасного, в тылу засидевшийся «безлошадник», а тут же вот и воюет, летает без перерывов, и вдруг...
— Проваливается на зачете?
В глазах замполита впервые мелькнула досада.
— На взлете. Буквально «проваливается» и...
— И что досадно — по самой элементарной причине! [21] — его же голосом подхватил. — Про триммер забудет или про шаг винта...
— Ну да, и про триммер.
— И это причина?
— А что, по-вашему?
— Что... Война!
— В самую точку попали, Василий Иванович! Правда, хотелось бы поконкретней.
Я заскрипел табуретом, готовясь подняться.
— Не торопитесь, — положил на колено мне руку. — Расставим все по местам. Во-первых, за триммер не я, а вы зацепились. Я это причиной не называл. Следствием, так разумелось скорее, поскольку об опытном летчике речь. Война, даже если конкретней — плохие аэродромы, перенапряженный режим полетов, — тоже никак не причина, поскольку взята за условие, так? Само собой разумеющееся в задачке. А вот теперь и вернемся к вопросу: так в чем же дело?
— Ну... в состоянии летчика.
— Во!
— А зачеты тут и помогут!