Командиры седеют рано

И Шушбаев рассказал подробно о том, как грезил военной службой все детство, как полюбилась ему природа Украины и как оставил ее ради легендарного училища, как сбивал его с ног тренер на ринге, а он поднимался и упрямо шел на его разящие кулаки, как сдавал выпускные экзамены и, надев форму лейтенанта, тайком поглядывал на свое отражение в каждом окне.

…Черная осенняя ночь опустилась на землю. Чутко вслушиваясь в окружающую тишину, несли службу часовые, наклонясь к экранам, следили за небом локаторщики, у радиостанций и пультов управления несли вахту ракетчики… В этот час на вечернем заседании во Дворце съездов на трибуну вышел Министр обороны. Увенчанный сединами маршал говорил:

— Весь офицерский корпус Советских Вооруженных Сил — это отборный отряд сынов советского народа, высокоподготовленных и в военно-политическом и в техническом отношении, беспредельно преданных делу партии и способных в любой момент выполнить свой долг по защите любимой Родины.

…А в далеком-далеком гарнизоне, в бескрайних черных песках Кара-Кумов пожилой командир полка пожимал на прощание руку лейтенанту Шушбаеву:

— Ну что ж, поздравляю вас с хорошим началом службы, желаю больших успехов. Смотрите не зазнавайтесь — это только начало: пока что вы самый младший в нашем офицерском корпусе.

Быстро летит время. Прошел год после съезда. Он был для лейтенанта Шушбаева первым годом офицерской службы. Лейтенант окреп, в его движениях появилась еще большая уверенность. Часто вспыхивает на лице офицера светлая белозубая улыбка.

— Скажи, Минмухамед, а что было у тебя в прошедшем году самое интересное? — спросил я его однажды.

Лейтенант минуту думал, вспоминал.

— Интересное?.. Меня больше подстерегали неожиданности! Прежде всего я вдруг обнаружил свою беспомощность в методике. Сам все умею, а когда потребовалось учить подчиненных, оказался в тупике. Показываю, разъясняю и чувствую: люди не усваивают так, как хотелось. Я боялся оплошать на стрельбище или на спортивном снаряде, думал: не выполню упражнение, сразу рухнет мой авторитет. Вот политические занятия меня не беспокоили. Что тут сложного для человека с высшим образованием? Читай, толково рассказывай — и будет полный порядок. Но тут-то подкараулила меня первая неприятность. Стал я замечать — солдаты на занятиях зевают. Сначала я даже не насторожился: не высыпаются — служба нелегкая, а в ленинской комнате тепло, уютно, вот и бросает их в дремоту. Но потом стало обидно: как может человек дремать, когда ему говорят о решениях съезда партии! Спросил я совета у командира соседнего взвода, он постарше меня стажем. Как, говорю, заинтересовать людей, чтобы не спали? А он отвечает: «Ты производственную гимнастику применяй: «Встать! Садись! Встать! Садись!» Разбудишь — и шпарь дальше». Не воспользовался я этим советом. Стыдно было политзанятия проводить таким неумным способом. А предпринимать что-то надо было. Я стал бояться политических занятий, шел на них как на неприятнейшее дело. В конце концов догадался обратиться к секретарю парторганизации майору Шахову. Пришел он ко мне в очередной вторник. Солдаты приободрились, видно, при проверяющем не хотели меня подводить. Я уже поругивал их про себя: майор не обнаружит настоящей причины моих ошибок и не поможет мне советом. Но на втором часе занятий у одного солдата веки слиплись, потом другой еле вырвался из навалившейся дремоты, затем третий, прикрыв кулаком рот, спрятал зевок. После занятий Шахов увел меня в свой кабинет и сказал: «Все ясно, дорогой. Я тоже едва не всхрапнул. Но дело поправимое — не отчаивайся. Ты не учитываешь одно очень важное обстоятельство. Когда шел съезд, солдаты с интересом читали о его работе в газетах. Они знают речи, цифры, задачи. Ты им не говоришь ничего нового. Повторяешь то, что всем уже давно известно». Я поразился: «Разве можно придумать что-нибудь новое? Допустимо разве такое? Во-первых, Программа утверждена. Во-вторых, мне это не под силу». А майор сказал: «Ничего придумывать не нужно. Прежде всего ты должен влюбиться в эти цифры сам. Вот тогда у тебя найдутся интересные и понятные людям слова. Ты, конечно, бывал в театре. Что там может быть нового? Там даже текст закреплен навсегда. И все же в разных театрах пьеса звучит по-разному. Различные режиссеры и артисты преподносят ее зрителям по-своему. Из года в год и даже из века в век пьеса повторяется и каждый раз волнует, захватывает, увлекает. А почему? Потому, что те, кто ее ставят, живут, горят огнем авторских идей. Восточная пословица гласит: «Огонь можно разжечь только огнем!» Запомни это. Перед тобой не закрепленный текст, а величественная программа — мечта всего народа. Не бойся отойти от текста. Будь проводником идей партии, мечтай! Нужные, зажигающие слова придут сами».

Лейтенант Шушбаев помолчал, видимо продолжая вспоминать, а затем сказал: