Командор

— На наших?

— На наших. Тех, что в конюшнях, отдадим индейцам.

— Слушаю, капитан!

Сухов безразлично посмотрел на конторских и сказал:

— Дуйте отсюда, и чтоб я вас больше не видел.

— Нас же спросят, — заныл дон Луис, — куда делось золото!

— А вы им ответьте, что Капитан Эш его реквизировал. Свободны! А то передумаю.

И конторские служащие удалились по дороге трусцой, прижимая локотки и часто оглядываясь.

— Пошли, Яр, — сказал Олег, — освободим заключённых. Катакоа, ты тоже со мной, будешь переводчиком.

На рудник вели ворота, уходившие под вал.

Сырую арку, выложенную брёвнами в накат, перегораживала металлическая решётка. Ещё одни ворота открывались с другой стороны вала, выводя в карьер.

Когда створки разъехались, скрипя несмазанными навесами, Сухов увидел индейцев, сбившихся в толпу.

— Катакоа, скажи им, что они получат свободу, если продолжат начатое мною дело — будут освобождать своих соплеменников на других рудниках.

Буканьер кивнул и сделал шаг.

Подняв руку, он прокричал нечто гортанное и непонятное. Однако невольники разобрали сказанное им и заволновались.

После недолгой кутерьмы к Олегу приблизились трое смуглых, истощённых туземцев со следами побоев и давних ран.

— Мой — Гуанакачири, — шлёпнул себя по груди самый высокий. — Кто есть ты?

— Капитан Эш, — спокойно представился Сухов. — Индейцы зовут меня Длинным Ножом.

Таино переглянулись, а в толпе прошёл шумок — это имя было известно даже среди невольников.

— Мы согласные воевать, — сказал Гуанакачири. — Мы потерять дома и жён, нам некуда возвращаться. Мы будем убивать испанцы и давать свобода тайно. Но мы не иметь оружие.

— Двадцать мушкетов ждут вас за этими воротами. Испанцам, у которых мы отобрали их, оружие больше не нужно — они мертвы. Есть ножи и сабли, порох и пули. Лошадей возьмёте в конюшнях. На первое время всего этого хватит, остальное добудете у захватчиков. Только уговор: не резать испанских женщин и детей, они не виноваты в ваших бедах. Согласны?

Катакоа старательно перевёл краснокожим рабам слова Длинного Ножа, и те дружно согласились.

Вряд ли, конечно, индейцы удержатся от «непропорционального насилия», но совесть Олегова будет чиста…

— Наш старейшина болен, — сказал Гуанакачири, — он не сможет садиться в седло.

Обернувшись к воротам, в проёме которых маячило человек десять, Шурик в том числе, Олег крикнул:

— Понч! Твоя помощь требуется! Веди, Гуанакачири.

Таино пошагал к хижинам, обходя раскопанные

ямы, полные грязной воды, и обычные лужи.

Вблизи хижины выглядели ещё ужасней, наполняя воздух зловонием.

Гуанакачири провёл освободителей в самое большое из обиталищ.

Оно было пусто, лишь на жалкой циновке в углу лежал старик, больше всего похожий на ожившую мумию. Вернее, на чуть живую.

Грудь его вздымалась, выделяя рёбра, впалый живот без лишних комментариев убеждал в скудости здешнего меню.

А вот лицо старейшины было совершенно спокойно.

Запавшие глаза, беззубый рот, перебитый нос — всё это были лишь отдельные черты, не застилавшие главного впечатления — достойного покоя.

Сухов только головою покачал: этот человек был свободен! Заточите такого хоть в самую глубокую темницу, он не утратит своей воли, ибо внутреннее благородство, честь и достоинство не покинут его нигде и никогда.

— Его имя — Каонобо! — выдохнул Гуанакачири.

При этих словах глаза старейшины открылись. Они

были ясны и полны печали.

— Это сам Длинный Нож! — с поклоном сказал Гу-анакачири. — Он освободил нас и дал нам оружие!

Губы Каонобо расползлись в улыбке.

— Хорошо… — тихим голосом сказал он.

— Позвольте врачу осмотреть вас, — почтительно произнёс Олег.

Пончик неуверенно присел рядом со стариком.

— Не стоит, — улыбнулся старейшина. — Хворь мою не в силах излечить никто, ибо имя ей — старость. Я умру сегодня, но испытывая великую радость — мой народ наконец-то свободен!

— Вряд ли это надолго, Каонобо, — покачал головою Олег. — Испанцев много, и за ними сила. Они всё равно покончат с тайно, и я уже говорил это — лучше погибнуть в бою, как подобает воину, чем быть забитым плетьми.

— Ты слышал это, Гуанакачири? — проговорил Каонобо. — Длинный Нож сказал правду.

— Да, старейшина, — поклонился Гуанакачири, — и я согласен с нею.

— Вот и хорошо… Оставьте меня все, я буду говорить с Длинным Ножом наедине.

Краснокожие и бледнолицые удалились, а Сухов опустился на колени и присел на пятки по индейскому обычаю.

— Я слушаю тебя, Каонобо.

— Чего ты хочешь, Длинный Нож? Что ты ищешь в нашем мире?

— В вашем мире? — насторожился Олег.

Внимательный взгляд старейшины он выдержал, не

дрогнув, не отводя глаз.

— Ты чужой здесь, я это чувствую.

— Ещё никто не признавал во мне чужака, — покачал головою Сухов. — Ты прав, Каонобо, это не мой родной мир. Я попал сюда не по своей вине. Отсюда и моё желание — вернуться туда, откуда я пришёл.

Старейшина кивнул удоволенно и закрыл глаза, словно устав держать их открытыми.

— Тебе нужно золото?

— Золото? — Олег пожал плечами. — Да нет… Золота у меня достаточно.

Каонобо растянул беззубый рот в улыбке.

— Так что же ты тогда ищешь? Славы?

— Пусть её ищут те, кому не хватает почестей.

— Тогда чего?

Сухов усмехнулся.