Командующий фронтом

«Дорогой Сережа! Я уезжаю в Петербург заканчивать образование. Помни мои слова: учись настойчиво! В книгах ты найдешь ответы на свои вопросы. Надеюсь, что мы с тобой еще встретимся.

Любящий тебя Федор Кодряну».

Сережа перечитал письмо, потом спрятал его в свой ларец на самое дно, оделся и вышел в столовую. Все уже сидели за утренним чаем. Мальчик подошел к матери, она поцеловала его в голову и сказала:

— Покажи губу, мне кажется, что она затвердела.

— Заживет, мама.

Ему хотелось сказать другое, но в присутствии отца не посмел.

После завтрака Сережа безмолвно удалился. Мать проводила его ласковым взглядом. Ее сердце болело от незаслуженной кары, которую понес сын, лишившись хорошего наставника и учителя.

5

Далеко за холмами, лесами и долинами лежал мир, которого Сережа не знал. Георгий Иванович, выписывавший из Кишинева «Бессарабскую жизнь», любил после обеденного чая развалиться в плетеной качалке и читать газету. Иногда Сережа брал газеты с этажерки в отцовском кабинете и читал непонятные статьи и телеграммы из городов с мудреными названиями. Он искал эти города на глобусе и почти никогда не находил их. Хорошо было бы спросить у Федора Ивановича, но тот был далеко и за все время прислал Елене Степановне только одно письмо, в котором спрашивал про Сережу и просил передать ему привет.

Как-то отец застал Сережу за чтением газет.

— Кто тебе позволил их взять? Ты еще мал, чтобы читать газеты.

— Федор Иванович мне никогда не запрещал.

Георгий Иванович выхватил из рук сына газету. Негодование переполнило Сережино сердце, он хотел сказать грубое слово, но сдержал себя и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

Напрасно искали Сережу весь день на конюшне, в саду, в сараях. Никто не догадался пойти к оврагам, где, забившись в расщелину, сидел мальчик. Он не плакал. Он думал о том, что ему делать дальше. В сумерках, дрожа от холода, он возвратился в усадьбу. Не доходя до дома, Сережа повстречал Сыниона, и тот сказал ему, что отец тяжело заболел, а Михалаке час назад уехал в Оргеев за доктором. Мальчик тайком пробрался в свою комнату.

В конце сентября, когда в помещичьих садах снимали с деревьев душистый ранет и шафран, когда погреба заполнялись янтарным виноградом, из которого выжимают сусло, и оно, перебродив в бочках, превращается в молодое вино, Георгия Ивановича увезли в лечебницу.

Елена Степановна сама принялась за хозяйство. Она вызвала управляющего Кржижановского и, уединившись с ним в кабинете на несколько часов, тщательно записала денежные суммы, которые причитались Георгию Ивановичу, и долги, причитавшиеся с него. Сначала ей многое казалось неясным, но чем больше она вникала в дело, тем больше убеждалась в том, что только решительные меры могут спасти ее семью от разорения. Правда, в Кишиневе, в нагорной части города, недалеко от спуска, откуда видна дорога на Дурлешты, оставался уютный особняк, но он стоял заколоченный, без присмотра.

После долгих раздумий Елена Степановна с разрешения мужа продала земельный участок соседу, покрыв вырученными деньгами долги. У семьи остались только дом с обширным двором и сад. Всю прислугу, кроме кучера и сторожа, рассчитали.

Доктор Чорба изредка навещал Елену Степановну и привозил по ее просьбе книги и учебники для детей. По воскресным дням Сережа ходил на охоту и однажды, застрелив какую-то птицу, выпотрошил ее, набил соломой и смастерил превосходное чучело. Книги, привезенные доктором, он перечитал по нескольку раз, и больше всего ему понравились «Записки охотника».

Одно время Елена Степановна задумывалась над тем, чтобы разыскать в Петербурге Кодряну и предложить ему возвратиться, но Чорба отговорил. К тому же она понимала, что встреча Георгия Ивановича с Кодряну ничего хорошего не принесет. Сережа один, никем не понукаемый, старательно занимался и даже учил грамоте меньшего брата, и все же Елена Степановна привезла из Кишинева учителя. Он поселился в той же комнатушке, где жил Кодряну, учил всех троих мальчиков, но завоевать их сердец не смог.

6

Три года пролежал Георгий Иванович в лечебнице. Все давно свыклись с мыслью, что он никогда не вернется, тем более что Елена Степановна, навестившая его весной, возвратилась в слезах, и тогда Сережа, допытываясь у матери, узнал, что отец исхудал так, что остались только кожа да кости. Мальчик помнил удар за столом, но злобу к отцу не питал.

Сереже шел уже двенадцатый год, а выглядел он старше своих лет. Мать порой даже советовалась с ним.

В такой же сентябрьский день, как и три года назад, когда увозили Георгия Ивановича, из лечебницы прибыло письмо. Елена Степановна вскрыла дрожащими руками конверт, быстро пробежала письмо глазами и горько заплакала.

— Не плачь, мама, — бросился к ней Сережа. — Поедем лучше к нему.

Мать промолчала. Рассказать Сереже о том, что он лишился отца, она не хотела.