Командующий фронтом

Его ждали с напряженным любопытством и нетерпением, но он долго не появлялся. Наконец в окне показалась голова Сережи. Задыхаясь от дыма, он крикнул, протягивая руки, в которых бережно держал девочку:

— Возьмите!

Потом он вынес другую девочку, отдал ее взволнованной матери, прибежавшей к дому, и с трудом выбрался из огня. Прыгая через окно, Сережа повредил ногу, но, не показав виду, пошел домой.

— Это чей? — спросила Иляна, глядя с невыразимой благодарностью ему вслед.

— Лазо.

— Ишь какой! Видно, не в отца пошел.

3

Второй год жил в доме Лазо Федор Иванович Кодряну, скромный петербургский студент, один из тех, кому за отсутствием средств приходилось часто прерывать занятия и наниматься в репетиторы, чтобы скопить немного денег на жизнь.

Кодряну был родом из Бессарабии и на предложение одного из петербургских адвокатов, находившегося с Георгием Ивановичем в переписке, дал согласие поехать в Лазою на год. Он прибыл в Кишинев, когда акации стояли в белой кипени, и на лошадях добрался до Сынжереи, а оттуда на хутор. Его любезно встретили, отвели отдельную комнатку в одно окно, выходившее в сад, и поручили заниматься с Сережей по программе гимназии.

Студент ничем не привлекал к себе внимания, но говорить с ним доставляло большое удовольствие. Голос у него был грудной, спокойный, сам никогда не прерывал собеседника, свое мнение высказывал убедительно. Не прошло и недели, как Кодряну завоевал симпатии Елены Степановны, всех дворовых слуг и даже самого Георгия Ивановича. Лишь доктор почему-то сторонился студента и в один из своих приездов в Лазою обратился к Георгию Ивановичу:

— Почему вы не определите Сережу в кишиневскую гимназию? Это ведь не церковноприходская школа или реальное училище. В гимназии дворянские дети занимаются.

— Ничего, кроме дурных навыков, он там не получит, — решительно возразил Георгий Иванович, — меня вот испортили в гимназии, научили всяким гадостям. Пусть дома учится…

Сереже понравился Кодряну с первой встречи. Мальчик тщательно готовил уроки, почтительно разговаривал с учителем. Однажды он попросил его пройтись к оврагам и посмотреть в расщелинах красную, как кровь, глину. По дороге Сережа расспрашивал, как выглядят Кишинев и Петербург, много ли звезд на небе, куда девается вода после обильных дождей, и наконец, пытливо посмотрев на студента, спросил:

— Вы умеете хранить секреты?

Федор Иванович улыбнулся и ответил:

— Умею!

Тогда Сережа рассказал о Ионе Костакэ и Богдане Раду.

Федор Иванович ответил не сразу. Он видел перед собой не обычного мальчика и понимал, что если ему привить любовь к наукам и серьезно им заняться, то он еще в раннем возрасте поймет не только явления природы, но и характер общественного строя, делившего людей на избранных и униженных, на богатых и бедных. Подбирая понятные для мальчика слова, учитель постепенно привлекал его к себе. Так между ними установились сердечные отношения.

— В гимназию тебе все же придется поступить, — убеждал его Федор Иванович, — но знания, которые ты в ней приобретешь, сумей потом применить по-своему. Ты встретишь там много богатых дворянских детей, а они не любят таких, как ты, — дворянскую голытьбу. Настоящий человек думает не о себе, а о всех людях. Не разменивай свою совесть и храни честь смолоду. Читай книги, умей находить в них зерно истины!

— Зачем мне гимназия? — недоумевал Сережа.

— Важно быть среди людей. Ты должен узнать их, чтобы разобраться, кто друзья народа и кто его враги.

Нередко Кодряну уходил из дому. Сережа не мог догадаться, что его учитель сидит в доме у Иона Костакэ.

— Что русский, что молдавский помещик — все одним миром мазаны, — говорил он. — Им бы выжать из мужика все соки. Ты про гайдуков слышал?

— Слышал. Угоняют их жандармы в Сибирь, на каторгу. Пропадут они там, — тяжело вздыхал Костакэ.

— Другие будут, — уверял Кодряну. — Не надо унывать…

Почти ежедневно Кодряну с Сережей совершали прогулки. Как-то они добрели до большака, который вел на Сынжерею. Тощие, низкорослые лошаденки со впавшими боками медленно тянули по дороге длинный возок, называемый в Молдавии каруцей. На каруце, поджав под себя ноги, сидел бородатый крестьянин в поношенной фетровой шляпе с опущенными полями.

Навстречу ехала пароконная бричка, в которой сидел управляющий помещика Мими, обрусевший поляк Плахецкий, известный в округе своей жестокостью. Мими дорожил своим управляющим и платил ему большие деньги, опасаясь, как бы его не переманили соседи. Плахецкий не знал молдавского языка, но ругань он усвоил и поносил крестьян на каждом шагу.

Крестьянин помедлил свернуть на обочину, и бричка ударилась крылом о каруцу. Рассвирепевший управляющий соскочил с брички, набросился на крестьянина и стал его избивать. Стоявший поблизости Кодряну, недолго думая, ударил Плахецкого в бок кулаком с такой силой, что тот схватился руками за сердце.

— Больно? — спросил как ни в чем не бывало Кодряну.