Комар живет, пока поет (Повести)

Оказывается, совсем рядом существует целое поселение кавказских беженцев — за болотом, в полусгнивших дачах какого-то бывшего промышленного гиганта.

Тема есть... но содержания — нету. Очередной «конфидент», к которому мы являлись, пристально меня разглядывал и отрицательно качал головой: «Нет. У этого не брал! Такой мелочевкой не занимаемся!»

— Слушай, кого ж ты там надыбал? — шутил Паша. — Все у тебя не как у людей!

В общем, он был доволен, авторитет его подтвердился, видимо, отблеск его славы упал и на меня... в следующий раз точно уже ни у кого не поднимется на меня рука!.. разве что у «гастролера». Но это уже не так обидно — главное, чтобы не пострадать от своих!

Тавочка вроде бы дремал — неподвижный, но веки вздрагивали: от мыслей... или от снов?

— Нет, не спит — просто закрыл глаза, — вздохнула жена. На столике уже теснился целый арсенал: батареи ампул в бумажных патронташах, бутылочки, в кастрюльке — разобранные шприцы.

— Молодец Настя. А где вообще она?

— В город поехала... там обещали ей... какое-то американское лекарство. Наши абсолютно не действуют! — Жена всхлипнула.

— Прекрати! Одни несчастья от тебя!

— Да? Это я с ним гуляла, когда загрызли его? Я?

— Слушай! Прекрати, а то схлопочешь!

— Ну давай! Бей! — Она отважно выставилась вперед.

Пес, абсолютно не реагирующий на наши баталии — даже жилочка не пошевелилась, вдруг резко поднял уши, когда гулко хлопнула калитка. Настю ждет — на нее только надеется... нас уже раскусил. Обидно, когда даже пес понимает твою несостоятельность и легковесность!

— Когда Настя уехала?

— А тебе-то какое дело?!

Да — если в обычной жизни мы еще как-то держимся, то горе мгновенно размазывает нас!

«И средь людей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он».

— ...Может, пойдем встретим Настю? — пробормотал я. — Тавочка вроде успокоился...

Но тут Тавочка поднял уши, а потом даже и морду: на террасу входила Настя с медицинскими пакетами — и сразу пошла работа. Пес уронил голову с протяжным вздохом — то ли надежды, то ли отчаяния: мол, поздно все это!

— Ты, как всегда, бестолкова: я же сказала — шприцы в воде не оставлять! Ты сможешь сделать укол?

Это она уже ко мне!

— Я?

— А кто же еще? Вот смотри. Берешь... соединяешь иглу и помпу... держишь так... попробуй!

Я попробовал.

— Нет, не так! Ну, ничего — у тебя получится! Мне, к сожалению, надо срочно уезжать!

— Куда это?

— Не важно! — твердо ответила дочь. Считает, похоже, что стала главнее всех? Ну ладно, пока что не будем нагнетать!

— Дальше, — кротко проговорил я.

— Пускаем из шприца фонтанчик... Вот так — чтобы не оказалось в нем пузырьков. Окажется хоть один пузырек воздуха в уколе — быстрая смерть.

— О господи!

— Так! Теперь хватаешь кусок его мяса!

Настя ухватила часть его бока — и даже слегка перекрутила.

— Втыкаешь... резко, ударом! И плавно выжимаешь. Ну, понял? Теперь надо еще уколоть глюкозу — это вещь неопасная. Сможешь?

— Нет. Сделай уж ты! Хорошо?

— Я думала, ты сильнее.

— Я и есть сильней... но — в другом!

— Ладно! — Дочь снова поднесла шприц к псу — тот лишь протяжно вздохнул — страдая, но подчиняясь ей, надеясь теперь лишь на нее!

— Молодец, Настенька! — сладко проговорила мать, я тоже умильно улыбался: любые гримасы, любые речи — лишь бы не делать чего конкретного самому! Нет чтобы спросить строгим родительским голосом: а откуда ты, дочка, вроде бы увлекающаяся переводами, умеешь так удачно делать уколы? Потом, как-нибудь потом... а сейчас — пусть делает!

— Молодец, Настенька! — снова веселея (опять не надо делать ничего трудного), проговорила жена.

— Вот так вот! — Настя выдавила из шприца глюкозу, снова ухватила кусок мяса, потрепала его, помассировала. Пес закряхтел — то ли от боли, то ли от счастья.

— Ну... сейчас я приготовлю ужин! Молодцы! — Жена радостно упорхнула на кухню.

Постояв над успокоившимся вроде Тавочкой, мы тоже пошли туда. Отнюдь не самая комфортабельная кухня — Боб оставил лишь две скрещенные половицы над бездною гаража, — но и в такой кухне, оказывается, можно расслабиться, быть счастливыми. Жена подала нам сардельки — как бы из кипятка, но сохранившие внутри себя слой льда. Потом дочь абсолютно свободно закурила — мы не сказали ни слова: ее сила!

Она же, докурив, размазала окурок по блюдечку и пошла к нашему Тавочке. Я — чего никогда раньше не делал! — как бы помогал собирать посуду.

— Ой! — послышался Настин крик. Мы кинулись туда.

— Ой! А где же пес? — удивилась жена.

— Ушел, — хмуро пробормотала Настя.

— Но это, наверное, хорошо! — весело проговорила жена.

Веселье, оказывается, не всегда бывает самой подходящей субстанцией!

— Снова, наверное, носится со своими красавицами! — взбадривала нас жена, но взбадриваться почему-то не хотелось.

Мы сидели на высоком крыльце, отмахиваясь от туч комаров. Тучи! Тучи! Налетели буквально за день! В августе вроде бы их быть не должно? Много чего быть не должно!

По тропце вдоль ограды маленький лысый человек тащил упирающуюся козу на веревке... говорят, бывший знаменитый профессор... не коза, разумеется, а человек.

— Это не ваш пес там лежит?

— ...Где?

— Там, на болоте.