Комар живет, пока поет (Повести)

Очнулся я от наползающего ужаса: по мне, от живота к горлу, передвигалось на хиленьких ножках мерзкое существо — Пашина «тряпичная игрушка», с непропорционально большой головой, тусклыми сонными глазками, но довольно страшной — особенно в упор! — зубастой пастью. Белесое существо с розоватым, почти голым тельцем, с черной пиратской косынкой возле уха. Глазки были настолько тусклые, скучные, что было ясно: вопьется мгновенно, на лай, прыжки, рычанье, как это бывает у простых псов, времени и сил тратить не станет! Загораживаясь, я поднял ладошку.

Вдруг ярко-рыжее пламя налетело сбоку — я увидел рядом с лицом черную, подергивающуюся Тавочкину губу, обнажившую клык... на горле у него что-то висело, похожее на мешочек с мукой.

Господи! Этот успел-таки впиться! Яростный ком покатился по клумбе, только и виден был один Тави, прыгающий, яростно рычащий. Ясно было, что он побеждает: кто еще-то? Того даже и не видать!

Но прыжки все замедлялись, становились тяжелей — и вдруг Тавочка остановился прямо передо мной, опустив башку, — «кулек» продолжат свисать с его горла. И тут я вдруг заметит, что «кулек» не спеша, деловито перехватил зубами поглубже. Тави засипел, задыхаясь. По булыжной морде «кулька» заструилась темная кровь... явно — не его. Он лишь перехватывал поглубже. Господи — кто же так дерется: где рыцарский разгон, роковой романс, исполняемый с легким рычанием, красота боя? Все! Ушли эти красоты, никому они больше не требуются — важен лишь результат, пусть абсолютно некрасивый, — кому это нынче нужно? Молча задушит — и все! Я выхватил из кулька ножик, полоснул по белесой шее: рядом с ошейником проступила кровь.

Тавочка, размахивая шеей, сумел наконец отбросить врага. Тот поднялся на свои рахитичные ножки и, жалобно поскуливая, стал карабкаться на крыльцо: каждая ступенька давалась ему с трудом.

Господи, ну и уродина! Неужто пришел их век?!

Тавочка лежал вытянувшись, горлом в пыли. Я подсунул ладони под косматое брюхо, с трудом поднял его, поставил на ноги... Слава богу — стоит! Глядишь — все еще и обойдется?

— Получил? — сказал ему я. — Ну, молодец, молодец! — Он стоял безучастно, опустив голову, — Молодец! Спас хозяина!

Он стал медленно падать набок.

Я схватил его под мышку, как волосатый портфель, и помчался к дому. Он свисал абсолютно безжизненно, лапы болтались.

Я открыл дверь на террасу, поставил пса на лапы... Стоит, слава богу! Вышла румяная, счастливая, наконец-то выспавшаяся жена.

— Ну, как погуляли? — улыбалась она.

Пес вдруг гулко закашлялся, и розовая пена пошла из пасти.

— О! — отшатываясь, закричала жена.

Вышла дочь — и сразу все оценила:

— Надо быстро делать укол — пошла в аптеку! Ни в коем случае не давайте ему пить!

Жена, семеня рядом с ней, что-то лопотала, совала деньги.

— Уйди, мама! — басом рявкнула дочь.

Стукнула калитка.

Мы вернулись на террасу — Тави лежал вытянувшись, с открытыми глазами, но абсолютно неподвижно... Куда он сейчас глядел?

«Волшебная дверка» в стене открылась, и вошел Боб. Что-то часто в последние дни открывается эта дверка! Только вот счастья нет.

— Слушай! Все с кабысдохом своим возишься? Паша ждать не любит!

Я посмотрел на него. Ну что такое?! Наверное, несчастья не были бы такими ужасными, если бы к ним не примешивалась еще и чушь!

— Что ему от меня надо?

— То твои дела!

Господи! За мои же двести долларов, украденные Пашиными же коллегами, он решил меня же замучить до смерти!

— Ты дала Насте... какие-нибудь деньги на лекарства?

— Откуда? — оскорбленно проговорила жена.

— А что ты ей там совала?

— У меня есть вот... четыреста рублей!

Я посмотрел на неумолимого Боба.

— Ладно! Иду!

И, кинув последний взгляд на неподвижного Тавочку, ушел за Бобом. Как легко и приятно уйти — в нелепой надежде, что ты вернешься, а уже что-то улучшилось почему-то!

— Ну что?

Паша чистил ботинки. Из соседней комнатки вышел поглядеть на обидчика Пашин пес, с забинтованной, как у ребенка, шеей.

— Есть тут некоторые наколки! Едем!

Да, молодец я: за какие-то двести долларов получил дивное право — то и дело кататься на его машине!

— Слушай — ты достал уже меня с твоими двумя сотнями баксов! — проговорил Паша, когда мы выехали на улицу.

Похоже, что в этой истории удовольствия не получает никто.

Мы ездили целый день, по окрестностям — с некоторыми Паша предварительно договаривался по телефону, к некоторым подваливал резко. Многое удивляло — например, с беззубым и оборванным, что сидел, выставив вперед рваные опорки, на поребрике вокзального сквера, разговаривал почтительно и долго. И наоборот: с суперменом, одетым в шлафрок с райскими птицами, впустившим нас в свой кирпичный замок, построенный в стиле тюрьмы «Кресты», лишь после долгих переговоров с помощью техники, Паша говорил резко и грубо... Их не поймешь... но, оказывается, тут немалая их «прослойка»!

После очередного неудачного визита я внутренне сжимался: неужто — все? Возвращаемся на дачу? Что там произошло за эти часы? Навряд ли что-то хорошее! Однако ужас мой в очередной раз рассеивался — Паша, тыкая пальчиком, набирал следующий номер:

— Тема есть!