Комар живет, пока поет

Путиным! Как же я этот конверт раньше-то не заметил?! Лихорадочно оделся, кинулся вниз. С лестницы увидал, что за стеклянными дверьми автобус отъезжает с умными москвичами. Кинулся вниз – и с разгона впечатался лбом в стеклянную дверь! Вообще-то фотоэлемент должен был успеть дверь открыть – но я опередил, значит, скорость света – настолько спешил президентов вблизи увидеть. Вместо этого упал, изумив весь персонал – видимо, то первый случай был соприкосновения человека с дверью, мой личный рекорд. Успел к тому же заметить я, перед тем как упал, что и москвичи это увидели и отъехали, радостно хохоча… Но не тут-то было! Испуганный портье меня поднял, в кресло втащил, принес из бара мешочек со льдом. Сидел я, приложив ко лбу мешочек, пронизывающий холодом, и думал горестно: и в Париже непруха! Да куда ж ты денешься от себя?! И вдруг я увидал надо мной вежливо склонившегося красавца во фраке. “Вы русский писатель есть?”

По виду догадался! “Есть… немного”. – “Я должен вести вас во дворец…

Где остальные ваши коллеги?”. – “Уехали”. – “Но на чем? Здесь стоит официальный автобус, который прислал президент!” – “Не знаю, где они. Поспешили, видимо”. – “Но вы, надеюсь, поедете?” – “Да пожалуй, да!” В результате я промчался через Париж в президентском автобусе с эскортом мотоциклистов. Полицейские отдавали честь. А быстрые москвичи, прибыв с опозданием во дворец, были несколько удивлены, что я их там встречаю.

В сущности, и пьеса моя о том же. Как герой-горемыка, сдавая квартиру, получает череду бед. Причем первый же съемщик его тут же пересдает квартиру второму, второй – третьему и т. д. И как герой, уступая всем, оказывается победителем.

Половину солнца закрыло длинной тучей, и огромный разлив реки разделился надвое – одна половина светлая, жемчужная, неподвижная, вторая – темная, неспокойная, рябая.

Под обрывом прожурчал и стих автомобильчик. Из него вышел могучий мужик в хаки, в широких резиновых сапогах. Раскатал, как коврик, резиновую лодку. Стал подкачивать ее, наступая на педаль. Шлепанье голенища сапога и сипенье насоса не нарушали тишину, а, наоборот, подчеркивали ее. Ожил я у реки… раздышался. Встал.

У театра, построенного в размашистом стиле “купеческий модерн”, чеченцы торговали белорусским товаром. Покупатели были наши. Я тоже купил зачем-то будильник, поддерживая, как говорится, отечественного производителя… Ну все! Надо идти!

– А Маргарита Феликсовна ушла!

– Как? Она же мне встречу назначила! Премьера тут как бы у меня…

Я приехал…

– Без понятия! – гордо вахтерша произнесла.

– А вы ничего не путаете?

– Я давно уже ничего не путаю!

Зазвенел телефон.

– Маргарита Феликсовна ждет вас! – послушав трубку, произнесла она так же гордо. Никакой нестыковки между первой частью разговора и второй она не почувствовала. – Пожалуйста, вот туда.

С протянутыми руками, в кромешной тьме, я щупал стену на узкой лесенке – наконец стена подалась – заветная дверка!

– Маргарита Феликсовна?

– Да? – с удивлением посмотрела на меня.

Совсем иначе, видимо, меня представляла. Но я-то как раз такую и ждал – измученная интеллигентка, ненавидящая свою рабскую должность.

И что все тут ужасно – с ходу читалось в ее лице. А раз все ужасно, лучше вообще ничего не делать. Но если уж я приехал, придется порадовать. Я просто застонал, внутренне. Точно так все и видел издалека!

– Э-э-э… – произнесла задумчиво. Не знала, видимо, с какой неприятности начать. Но я сам пришел к ней на помощь:

– Я, наверное, должен сдать вам билет?

– Билет… Билет… какой именно?

– На автобус… на котором я приехал сюда.

– А-а-а. – Тут лицо ее даже просияло. Эта-то неприятность как раз не пугала ее! – Вы, видимо, имеете в виду оплату проезда?

– Видимо, да.

– А-а-а, – совсем обрадовалась, – это не ко мне!

У меня, мол, для вас свои неприятности… а это так!

– Это к директору. Но сейчас его нет.

Сочла необходимостью чуть умерить мое горе, объяснив:

– Понимаете, сегодня у нас в городе выборы – так он там.

– А-а-а. Понимаю! Тот спектакль, видимо, важнее? – неловко пошутил.

И был холодом встречен. Видно, директор ее сражался как раз на стороне прогрессивных сил. Сказал неудачно. Конечно, теперь ни о какой оплате билета речь не может идти… Вообще, начало неудачное. Но и конец, я чувствую, не подведет!

– Так… теперь о премьере, – собравшись с духом, произнесла она. Я тоже собрался с духом. – Николай Альбертыч не сможет присутствовать… у него дела… Но стиль вы его сразу почувствуете, так что незримо… он будет на сцене. Не удивляйтесь… э-э-э… некоторым особенностям спектакля. Пьеса для него – лишь основа… А скорей – даже нет!

Тот рыбак, поди, трех лещей поймал, пока мы тут истязаем друг друга.

– Сейчас я проведу вас в зал. – С мученической улыбкой она встала. -

Но присутствовать на спектакле тоже, к сожалению, не смогу.

Какое-то массовое бегство! Один я, что ли, буду там?

– Не беспокойтесь… какое-то количество билетов продано, – прочтя мои мысли, бледно улыбнулась она.