Комариный вопрос

Вся надежда была на экзаменационную сессию, благополучно миновать которую я никак не мог — разве что экзаменаторов подкосит инфекционный менингит. И действительно, после сессии меня с треском выдворили из института, но дядя нисколько не обиделся, а даже, наоборот, обрадовался представившейся возможности поразмять косточки на блатной ниве. Не дав мне глотнуть свежего воздуха, он, проведя изящную комбинацию, внедрил меня в физкультурный институт.

Когда-то в детстве я догнал свою восьмидесятилетнюю прабабушку. Она отправилась на прогулку без галош, и мне удалось всучить их прабабуле у соседнего подъезда. Это было, пожалуй, самое крупное достижение в моей спортивной жизни. Единственное, что роднило меня с большим спортом, — это неотступные травмы. Освоение чуть ли не каждого спортивного снаряда на уроках физкультуры кончалось для меня переломом руки или ноги.

Как большой специалист по части переломов, я стал, горячо обсуждать со своими новыми однокашниками, какие кости у спортсменов наиболее ломкие, и вскоре в качестве иллюстрации сломал себе ребро, предварительно исполнив оригинальный танец на льду. Вообще-то я бежал «пятисотку», но поскольку до этого мне не приходилось бегать на коньках, одно сломанное ребро (а не два и не три) можно считать моей второй спортивной вершиной.

Едва ребро срослось, как меня сунули в воду. Это было водное поло.

— Интенсивное плавание тебе противопоказано, — сказали мне, — но на воротах, ничего, можешь.

Сначала я висел на штанге. Потом, безрассудно оторвавшись от нее, метнулся за мячом, летевшим в ворота, и камнем пошел на дно. Там я стоял, но не на воротах, а под ними. Стоять на твердой почве было куда приятнее, чем болтаться на штанге, хотя на дне я и испытывал некоторое неудобство от необходимости заглатывать в большом количестве воду. Другое неудобство было связано с чувством одиночества. Заскучав под водой, я ухватил за ногу своего защитника и увлек его на дно. С ним стало гораздо веселее. Пытаясь освободиться, он повредил мое незажившее ребро. Доломали его уже наверху, выдавливая из меня воду.

— Ну что же, в спорте ты сказал свое веское слово, — решил дядя, когда ребро вновь срослось. — Только большие спортсмены, штурмующие рекорды на пределах человеческих возможностей, получают столько травм. Ты не щадил себя на спортивных полях и уходишь из спорта с достоинством. Уходишь в артисты.

— Да ладно тебе, дядя, издеваться! — не поверил я. — Все артисты — красавцы, а у меня уши под прямым углом.

— Уши твои никому не нужны. Нужна рука, а она есть в лице Дормидонта Иваныча. И не привередничай. Устраиваю, куда могу. Вот в автодорожный — не могу и не проси. А в артисты — раз плюнуть. Или ты неучем хочешь остаться?

Неучем остаться я не хотел.

— А то давай женю. Невесту потолще подберу, сразу тройню выдаст.

Тройня меня тоже пока не прельщала. А, надо сказать, дядя мой по совместительству еще был и поставщиком невест. Этого его хобби следовало еще больше опасаться. Почему-то дядя специализировался по невестам тяжелой весовой категории. Судя по габаритам дядиной жены, это соответствовало его вкусу, а со вкусами других дядя мало считался. Поэтому я пошел в артисты.

Дядя повел меня на квартиру профессора театрального института Дормидонта Ивановича. Профессор взглянул на меня и поскучнел. Но отступать ему было некуда. Месяц назад дядя помог вступить в жилищный кооператив его сыну.

— Даю бессмертную строчку: «Вороне где-то бог послал кусочек сыру», — обреченно сказал Дормидонт Иванович. — Преподнесите мне ее, голубушку.

Я, не долго думая, преподнес:

— Воронегдетобогпослалкусочексыру.

Профессор потряс своей головой так, словно на ней было написано: «Перед употреблением взбалтывать».

— Какая-то манная, каша, — скривился Дормидонт Иванович. — Прошу иметь в виду — в строчке шесть слов. Выдайте каждое в отдельности.

Я выдал. Все шесть в отдельности. Перечисляя слова, я загибал пальцы, чтобы не просчитаться, и после каждого слова делал паузу. Тем не менее Дормидонт Иванович опять взболтнул содержимое своей головы. И тоже сделал паузу. Во время его паузы все мы — я, дядя и. профессор — пристально изучали друг друга, не зная, что сказать.

Наконец Дормидонт Иванович выдавил:

— Оставим в покое строчку. Скажите одно слово: «ворона».

— Во-ро-на, — растянул я ворону, на всякий случай подсчитывая на пальцах слоги.

— Приятного аппетита, — сказал профессор. — Лисица еще не съела сыр, а вы уже скушали кусок вороны. А именно букву «р».

— А я эту букву съедаю не только в вороне, — поспешил заверить я Дормидонта Ивановича, втайне надеясь, что на этом моя артистическая карьера закончится. — Могу слопать ее в радиоприемнике, или в ресторане. Везде могу.

Но напрасно я надеялся. Загибаю пальцы: оттопыренные уши, дефект речи, вопиющая бездарность — все это не помешало мне поступить на актерский факультет. Очевидно, Дормидонт Иванович, оказавшийся к тому же председателем приемной комиссии, после нашего ухода долго и усердно взбалтывал свою голову, потому что продукт он извлек из нее удивительный.