Комбатанты (СИ)

Мне надлежало вести себя почтительно, понурить голову и повесить крылья, но я вместо этого смело шагнул вперёд и развалился на седалище (или сидении?) напротив родича. Наблюдение за сменой выражений его лица обогатило мои познания и натянуло нервы.

— Что ты себе позволяешь, щенок?

— Да какие между нами церемонии, родственник? Ты меня послал в какое-то звёздное захолустье и ещё хочешь, чтобы я отвечал там за порядок? А вот обломись и завянь, милый дядюшка!

Смуглое лицо пошло фиолетовым румянцем, дядя ничуть не походил на маму, в другую пошёл породу, я даже подозревал, что он незаконнорожденный, но особо в это дело не вникал — нужды не было.

— Немедленно извинись и впредь веди себя прилично!

Почему бессмертные думают, что они лучше людей? Вот и рядом ведь не лежало. Я развалился ещё нахальнее, вытянул ноги, расплескал крылья. Уж как довести до синего каления дражайшего родственника я знал точно и тонко. Впрочем, и особых стараний прикладывать не приходилось.

— Я не собираюсь каяться в том, что свершил! — отчеканил, как будто бил в горн (или бубен? Без Аргуса рядом я жутко необразованный! Может по наковальне?). — Вы хотели подстроить мне гадость у вас получилось, но последствия уже произошли, и сделанного не изменишь. В самом деле, положа руку на сердце, вы правда, думали, что я в этой ссылке примусь псалмы распевать?

— Ты будешь наказан! — взревел он.

— Я знаю!

На его лицо страшно было смотреть. Хорошо, что у бессмертных не бывает апоплексического удара. Или плохо?

Дядя отчеканил, словно заколачивал гвоздями гроб, вот теперь я, кажется, выразился правильно, хотя довольно печально.

— На тысячу циклов полное поражение в правах! Изоляция! Позорный ошейник!

Он расправлялся со мной не просто сурово — жестоко, но я лишь усмехнулся. Если я гну свою линию меня ведь ничем не запугаешь. Мама, как всегда, научила верным алгоритмам.

Расправа последовала немедленно. Дядя наложил новый блок на мою силу, такой мощный, что я по сути превратился по своим возможностям в ребёнка, с удовольствием собственноручно застегнул хомут, низводивший меня с самого верха иерархии на самое дно.

— Ступай на хозяйственный двор!

Нужники чистить. Это я образно, конечно, выражаюсь, но по сути мне определили участь рабочей скотины, то есть я получил судьбу, от которой стремился избавить свой народ.

Выходя из дядиного кабинета, я не улыбался, но на душе было светло. Я совершил то, что задумал, у меня всё получилось. Я ведь досконально знал порядки этого балагана и своего дядю тоже. Свирепо расправившись со мной, он к светлому отнесётся более чем снисходительно. Такая уж у них, судей, была манера — противопоставлять провинившихся друг другу. Приняв на свой хребет главную ношу, я почти наверняка выводил из-под удара Ари, а я ведь, как уже признавался, чувствовал себя очень виноватым перед ним. Да мы не будем больше работать вместе, тут получается я его обманул, но зато ему простят сотворённое нами беспутство, и он сможет заниматься любимым делом и получать неплохие миссии.

Увидев в каком состоянии я вышел с судилища, бедняга предвечерний побледнел как его крылья.

— Мерцур!

— Всё наладится, Ари! Хребет у меня крепкий и поверь, не переломиться. Удачи тебе и хороших напарников! Неси в массы что там положено, прости, я этого так толком и не выучил.

Он совсем потух, и я бодро соврал. В последний раз, честное слово!

— Не вздумай за меня заступаться, — шепнул я торопливо, потому что его уже призывали в кабинет. — Дядя вспылил, но пройдёт полцикла, и он сжалится над любимым племянником и всё это с меня снимет. Живи счастливо, светлый! Я пришлю тебе пачку писем, перевязанных красной лентой.

— Зачем?

— Чтобы ты мог их хранить, как принято у людей.

Так мы расстались навсегда.

На пути к месту моего позорного заключения перехватила мама. Глаза её горели грозным огнём, но я знал, что пламя это предназначено не мне.

— Постой, сынок! Сейчас я разберусь с твоим дядей! Мы уладим это дело раньше, чем ты дойдёшь до цели.

— Нет, — сказал я. — Так нужно. Мне и всей вселенной. Пусть несчастная хоть недолго поживёт в безопасности.

Она вгляделась в меня, женщина, которая всё про меня понимала.

— Действительно нужно?

— Да, ты же знаешь, что я справлюсь, и, если быть до конца честным, я всё же виноват.

— Хорошо, сын. Я буду тебя навещать.

Она обняла меня, наплевав на запрет и отпустила вершить судьбу по моему разумению, а я отправился к месту казни. Оно внушало ужас всем, значит, хорошо, что я не впечатлителен.

Как там звали героя, который вычистил знаменитые конюшни (или это герой был прославленный, а не хлев?) Всё равно. Мне бы его проблемы! Труд предстоял огромный, да только когда он меня пугал? Я взялся за дело.

Глава 22