Комбатанты (СИ)

Навещать меня разрешалось только родителям, и мама появлялась в месте моего позорного заключения регулярно, хотя и довольно редко. Я знал, что она меня не подведёт, а она верила, что справлюсь я. Мы разговаривали не очень много.

В первый раз, когда она пришла, я спросил про Ари, и мама, потрудившаяся проследить за его судьбой, снабдила меня благоприятными сведениями. Светлого пожурили и отпустили с миром, а вскоре он отправился в неплохую миссию в сопровождении вполне достойного тёмного. Я радовался успехам предвечернего и его новым регалиям даже больше, чем если бы это происходило со мной. Ари заслужил правильный путь.

— Этот мальчик хорошо на тебя повлиял, — сказал мама.

Я поразмыслил.

— Трудно сказать. Я и так был прекрасно воспитан, вот разве что мне не хватало умения принимать жизнь такой, какая она есть, но этому я здесь научусь сполна.

Мама поглядела на меня, но так и не завела речи о том, чтобы добиться смягчения наказания, а то и его отмены. За понимание я был ей особенно благодарен. Меня ждала работа, которую я успел полюбить, а ограничения не так уж беспокоили с тех пор, как избивать стали реже.

Отец первый раз заявился не скоро. Я был уверен, что он внимательно наблюдает за происходящим издали, знал, что моя судьба ему не безразлична, но между нами не установилось подлинной близости, всегда существовала дистанция. Мои братья и сёстры все походили на него и внешне и натурой, я же оставался маменькиным сынком, её любимцем, обижать которого никому не дозволялось. Теперь мне вставили по полной, в том числе и стараниями папочки, так что у него были основания опасаться сыновнего неприятия.

На самом деле я ни к кому не питал злых чувств, спасибо Ари, он научил меня этому основополагающему правилу.

Когда отец всё же навестил, мы и заговорить смогли не сразу. Он с невольной брезгливостью разглядывал моё жалкое убежище, безобразную форму, которую меня заставили надеть, позорный ошейник, поставивший жирное пятно на репутацию семьи.

Если ему важнее амбиции, я пойму. Я всё же стал немного иным. Наши с Аргусом приключения счистили шелуху и обнажили ядро, подлинностью и твёрдостью которого я гордился.

Я ждал, не знаю чего: приговора, назидания, проклятья. Отец отводил взгляд, потом всё же заговорил первым. Мне, кстати, и по статусу было не положено открывать рот, не будучи спрошену, так что всё шло по правилам.

— Не вини в случившемся меня.

Вот трудно иногда удерживаться в границах благости. Я прежний мог ответить так, что родитель пулей бы летел прочь, закаявшись в дальнейшем видеть своего чудовищного сына. Теперь я сумел сдержаться.

— Прости, а я должен кого-то в чём-то винить? Если ты явился для того, чтобы говорить странные вещи, то право не стоило трудиться.

Отец нахмурился, хотя даже подзатыльник не отвесил, а ведь мамы, которая никому не позволяла меня тронуть, рядом не было. Что ж, как видно у родителя есть понятия о чести, потому что бить меня такого каким сделали сейчас, это всё равно что пинать младенца.

— Я понимаю, что ты испытываешь горечь, хотя из чистого упрямства не позволил мне предотвратить наказание.

Он хотел сообщить что-то ещё, одну из тех вещей, которые казались ему правильными, а мне идиотскими, но терпение требовалось для других целей, поэтому я не стал ничего выслушивать, а просто позвал отца с собой.

— Идём, я покажу тебе, что успел сделать.

Нет, он безусловно, знал о том, какой я занимаюсь работой, вполне возможно и об истязаниях, которым меня подвергали время от времени юные и безмозглые сопляки, вообразившие себя богами, но наблюдал со стороны. В некотором отношении он был так же упрям как я. Теперь он увидел всё вблизи, так, что мог, что называется, пальцами пощупать, а это производило впечатление, поверьте.

Я показывал те участки необъятной махины своего хозяйства, которые уже сияли порядком и радостью, демонстрировал другие, где лишь начал великий процесс восстановления. Я говорил и не мог остановиться, потому что гордился тем, что успел совершить и не собирался утаивать достижений.

На отца эта экскурсия произвела даже большее впечатление, чем я рассчитывал. Он не молол чепуху, а слушал, вникал в конкретности и несколько раз давал мне дельные советы, которые я принял с благодарностью.

Когда мы вернулись в моё жалкое жилище, он больше не вспоминал о вине мести и прочих неважных вещах. Мы говорили о том, как сделать процесс преображения более уверенным и красивым. Вот такая беседа пришлась мне по нутру.

В конце визита, вновь оглядевшись, он как будто вспомнил о своих прежних обязанностях и спросил неуверенно, не может ли чем-то мне помочь. Не знаю, что имел в виду он, но я не преминул воспользоваться случаем и попросил обеспечить меня обучающими коконами, чтобы я мог продолжить образование.

Кажется, я произвёл на родителя ещё лучшее впечатление, чем надеялся. Он скрипнул зубами и ответил, что снабдит меня всеми требуемыми пособиями, а если ректор посмеет возражать, убьёт его. Я благодарно поклонился.