Комбинат

— Ну да, — кивнул Михаил. — Вы берите селедочку, берите. Жирная, омега-3. Полезно.

— Зато много соли вредно, — возразил Селиванов.

— Не скажите, западные исследования не подтверждают… насчет «белой смерти» — это обывательский миф, а ионы натрия необходимы. Но не хотите — огурчики берите, они малосольные. Или сыр вот, он вообще пресный.

— Спасибо, я разберусь. Так вы хотите сказать, что Васильчиков — ФСБшник? Я думал, он в каком-нибудь архиве работал…

— Ну, сейчас-то он на пенсии, а раньше да. Вы не знали? Потомственный, между прочим, сотрудник. Вот интересно, почему слово «сотрудник», изначально совершенно нейтральное, стало обозначать у нас исключительно сотрудника карательных органов? Как и слово «гражданин», которое должно звучать гордо, а превратилось в обращение или мента к преступнику, или преступника к менту…

— Мне он сказал, что он сын репрессированного, — заметил Николай, не желая углубляться в лингвистическую философию.

— Так ведь одно другому не мешает! То есть, конечно, могло помешать, но к тому времени, как он поступал, его отца уже реабилитировали.

— Так вот почему бабка Светланы его недолюбливает.

— Ну да. За то, что его отец был следователем по делу ее отца. Хотя Аркадий, собственно, какое имеет к этому отношение?

«Вот оно что!» — подумал Николай, а вслух произнес: — Раз пошел служить в то же ведомство, значит, имеет.

— Ну, мне он говорил, что изначально у него был мотив найти правду о своем отце…

— Нашел?

— Нашел, — усмехнулся Михаил. — Лучше бы не искал. Хотя, наверное, Семен Васильчиков был не хуже других НКВДшников. А Аркадий, надо отдать ему должное, действительно помог Безруковым с реабилитацией их предка, хотя его собственного отца это выставляло не в лучшем свете. Но, правда, он ничем особо и не рисковал, Семен ведь к тому времени был уже реабилитирован…

— Палача, стало быть, реабилитировали раньше, чем его жертву.

— Ну да. Одно дело — НКВДшник и член ВКП(б), а другое белогвардеец.

— Переметнувшийся на сторону красных.

— Да кого это волновало… мало ли их было, переметнувшихся… В этом, между прочим, есть даже своя логика — кто один раз предал, может и еще раз предать, разве нет? И потом, тут еще такая тонкость была, что реабилитация Безрукова в официальную историографию не вписывалась.

— Это как?

— Вы про первомайский расстрел слышали?

— Это который на самом деле девятого мая?

— То-то и оно, что наоборот.

— А, ну да. Короче, который красные свалили на белых.

— Именно. А Безрукову приписали, что он там якобы командовал.

— Подождите, но это же полный бред! Не говоря уже о том, что белые тут вообще ни при чем — ну с этим все ясно — но ведь Безруков в это время был в совершенно другом месте! На юге у Деникина, а не тут у Колчака! И там же на юге, когда он предал Врангеля, началась его карьера у красных, что было, очевидно, отражено во всех досье…

— Ну да, а кого это волновало? Есть расстрел, есть живущий в городе белогвардеец, есть необходимость на кого-то этот расстрел свалить. Что еще надо? Даже, между прочим, и хорошо, что Безрукова тогда в городе не было и он, соответственно, не знал, кто тут на самом деле кого расстреливал… Вы в нашем краеведческом музее не были? Диорама там… офицер, который расстрелом командует, с Безрукова и сделан.

— Я думал, его изображений не сохранилось.

— Скульптору дали фото из архивного дела. Поэтому на диораме он гораздо старше, чем был в девятнадцатом году.

— Понятно. И как же его реабилитировали без ущерба для официальной версии?

— Да просто восстановили историческую правду применительно к нему лично — что, мол, не было его в городе. А расстрел, конечно, до самой перестройки никто сомнению не подвергал.

— А применительно к его убийце правду, стало быть, не восстановили до сих пор.

— Почему же? Восстановили. Если вы про следователя.

— Про кого же еще.

— Ну, там был еще, как минимум, доносчик… друг семьи Кириллов. Который, впрочем, проходил по делу у того же следователя.

— Как же восстановили, если он до сих пор числится реабилитированным?

— Так ведь его репрессировали не за то, что дела фабриковал и признания выбивал, а как польского шпиона! Коим он определенно не был. Так что, в общем, реабилитация по справедливости.

— Почему как польского?

— Ну сначала хотели как немецкого, он уже и признаться успел, но тут как раз случился пакт Молотова-Риббентропа. В Москве бы, наверное, одно другому не мешало, но здесь у нас в провинции решили на всякий случай перестраховаться. Еще и добавили ему отдельным пунктом обвинения попытку выдать себя за немецкого шпиона с целью подорвать союз между СССР и Германией.

— Ясно, — усмехнулся Николай. — А раз у вас с Васильчиковым такие доверительные отношения, что ж вы раньше его о помощи не попросили? Когда у вас бизнес отбирали?

— Да я тогда его не знал практически. И уж точно не знал, где он работает. Светка как-то знакомила, но у меня осталось впечатление, что он из простой комбинатской вохры.

— По-моему, для вохры он слишком интеллигентен.