Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Состав сторожко ползёт вперёд; сидим в вагоне, засунув руки в карманы шинелей. Воображаю карту, на ней — линию железной дороги, по которой навстречу друг другу движутся две стрелы. Вот–вот будет точка, где они сойдутся.

— А я Толстого тоже читал! — вдруг сообщает Саша Цветков. — Между прочим, с карандашиком.

— А? — Осокин озадачен.

Саша говорит проникновенно, словно стремясь донести до нас задушевное:

— Помните, Пьера Безухова зовут солдаты поесть кавардачку? Написано: сварили сало, набросали сухарей. А у нас в ресторане, — он держит перед лицом руку с поднятым указательным пальцем, — кавардак готовится ой не так! Тушится мясо с картофелем, горохом, луком…

— М-мм, опять про харчи! — раздражается Джек Потрошитель.

Цветков смущённо умолк.

— Знаете, кто Сашка? — восклицает, смеясь, Осокин. — Господин Штольц из романа «Обломов»!

Это несколько неожиданно. Штольц как будто не имел отношения к кулинарии.

— Читал, — тихо сказал Саша; по лицу видно: раздумывает, обидно для него услышанное или нет?

— А Лёнька кто, знаете? — хохочет Осокин. — Тургеневский Чертопханов!

У меня вырывается: почему?

— Да потому что смешно! Русачок Саша — немец, а немец Лёнька — безоглядный русский тип! Разве ж не иронизм?

— Тоже нашёл немца, — ворчит Джек Потрошитель, — я его в прошлом году попросил сделать часовой механизм к адской машине — ничего не сумел. Даром что отец был инженер.

* * *

Умер отец на Пасху в 1914. Ему успешно удалили камни из мочевого пузыря, но фельдшер, когда промывал заживающую рану, был под хмельком, занёс инфекцию — заражение крови…

Отец строил деревянные мосты, плотины на небольших речках, водяные мельницы, строил и дома богатым купцам: зарабатывал неплохо; состояние, которое он получил по наследству от своих родителей, росло. Кроме дома в

Кузнецке, у нас была усадьба у села Бессоновка, триста десятин под посевами лука.

Отец занимался благотворительностью, за свой счёт построил в Кузнецке сиротский приют, а в Евлашево — школу. К сорока годам увлёкся политикой, делами в земстве, а они требовали частых поездок. К работе охладел, вошёл в долги…

Когда он умер, матери пришлось продать поместье (мы с братьями горевали из–за продажи верховых лошадей).

Мать — одесситка, из немецкой семьи среднего достатка, её отец служил управляющим у графа Воронцова — Дашкова. Она получила хорошее образование: безупречно говорила, писала по–русски, по–немецки и по–французски. Пристрастием её было чтение. Она частенько читала по памяти отрывки из баллад германского романтика Уланда, увлекалась русским поэтом Надсоном, которого неизменно называла «прекрасным». Меня лет в пять потрясло «Белое покрывало» в её исполнении…

Юный венгерский аристократ за участие в революции 1848 года приговорён к смерти, ему страшно, он не уверен, что сумеет достойно принять казнь на глазах толпы. Мать, которая пришла к нему в тюрьму на свидание, обещает, что добьётся аудиенции у императора и тот помилует её сына. Она придёт на площадь к месту казни под белым покрывалом.

Если же ей откажут, то сын увидит на ней красное покрывало…

Юноша видит белое, он до последнего мгновения верит, что казнь будет

отменена…

Слушая, я представлял ошеломлённые, восхищённые лица в толпе, толпа до жути, до благоговейного восторга поражена тем, как легко, как гордо и непреклонно принимает смерть юноша…

Сколько раз и с каким трепетом я воображал себя и мою мать героями поэмы…

В доме у нас часто звучали выражения: «гражданский долг», «общественные обязанности». Мать состояла в обществе трезвости и, по очереди с другими дамами, работала подавальщицей в чайной для народа, где к яичнице бесплатно предлагали на выбор молоко, квас, клюквенный морс, сбитень и взвар.

После смерти отца у нас собрались его сестры, причитали: как же мать не уследила — был состоятельный человек и всё порастратил… Мать сцепила руки на груди, громко и нервно, не без напыщенности, произнесла:

— Он служил России!

***

Известие о войне с Германией пришибло нас. Из Германии тянулся наш род, мы любили Германию, мы видели в ней страну вековой рыцарской славы, страну знаменитых университетов. Германская живопись будила в нас горделивый восторг. А как будоражила германская музыка!..

И вдруг Германия оказалась «заклятым, смертельным врагом России», русские войска перешли её границу. Газеты стали называть германцев «дикими гуннами».

В первый день войны мой старший брат Павел сказал:

— Меня могут призвать в армию — но я не могу стрелять в немцев!

Когда наши предки переселялись в Россию, русское правительство обещало им, что ни они, ни их потомки в армию призываться не будут. Впоследствии это условие отменили. Немцев не спрашивали, согласны они или нет, и поэтому мы не считали себя обязанными драться против Германии. Тем более мы были убеждены, что Россия могла не вступать в эту войну.

Павел поступил вот как: он пошёл в армию добровольцем, но попросил военное начальство послать его на Кавказский фронт воевать с турками. Начальство поняло его и просьбу удовлетворило.

Отречение императора обрадовало нас — мы считали его виновником войны с Германией.