Комбриг

А на следующий день о себе дали знать фрицы. Вначале, еще ночью, вернулись почти все саперные группы с докладами о выполнении задания. Ну а ближе к обеду прискакал посыльный от наблюдателей. В общем, судя по появившемуся сигналу, германцы захотели общения. Так еще бы – лишь только была восстановлена связь (провода на столбах тоже были одной из целей), как кайзеровцы стали получать массу пренеприятнейших известий. Вот и всполошились. Особенно если учесть, что многие объекты они взяли под охрану (именно туда, как мы и предполагали, были направлены снятые с фронта войска), но это не помогло. Мосты и мостики взлетали на воздух вместе с часовыми. Вот генералитет и возжелал нового общения с «бандитами», при этом постигая тяжкое для военных мозгов искусство дипломатии. Никто ведь их за язык не тянул, и поэтому за «бандитов» будет отдельный спрос и повышенный прейскурант. А я понял, почему министр иностранных дел из моего времени постоянно называет своих визави то коллегами, то партнерами, то западными друзьями. И это вместо педерастов, мудаков и ублюдков. Просто каждое не так сказанное слово в международных делах имеет свою цену. Причем в самом прямом смысле: заронился – плати[18]. Вот немчура и заплатит за несдержанность.

В общем, встреча состоялась в прежнем составе. Только на этот раз без чая. Немцы после демонстрации наших возможностей пребывали в настроении хмуром и ипохондрическом. Хотя поначалу пробовали хорохориться. Дескать, дивизия уйдет, а все, что не сможет унести – уничтожит. На что я с улыбкой продемонстрировал ту листовку, что разбрасывали над их позициями, и ответил:

– Разумеется, это ваше право. Но ведь вы не думаете, что я вам раскрыл все свои планы? И мне даже интересно, после выполнения какого из них ваши собственные солдаты взбунтуются?

Визави, насупившись, пожевал губами:

– Но ведь на прошлой встрече мы вам ясно дали понять, что вопрос артиллерии не обсуждается!

Я пожал плечами:

– В прошлый раз все железнодорожные пути были целыми. А сейчас из-за вашей несговорчивости нам предстоят траты на их восстановление. Вот в компенсацию этих затрат и возник вопрос относительно орудий.

Поспорили по этому вопросу. В процессе фриц снова начал кочевряжиться. В смысле – заберем все, что нам надо, а вы идите лесом. Мол, еще сильнее у нас напакостить просто не получится. И если вдруг среди солдат пойдут потери, дескать, на то они и солдаты, чтобы умирать во славу рейха. На что я заинтересованно уточнил:

– Относительно солдат ваша позиция понятна. А вот как быть насчет офицеров? От командира полка и выше?

Дерганый полковник напыжился:

– Что вы хотите этим сказать? Или напугать нас решили?

А мне вдруг как-то надоели все эти пляски. Сомнений в том, что додавим оппонентов, уже не было. То есть они оставляли все русские трофейные орудия и боеприпасы (захваченные после того, как «небратья» слили фронт). Оставляли патроны и снаряжение. Оставляли большую часть пулеметов. Но вот теперь встали в позу? Да хрен вам в грызло! Не знаю, с чего вообще вдруг накатило, но чувствуя уже знакомую щекотку в районе темени и вперив в собеседника пустой, ничего не выражающий взгляд, ответил:

– Я никогда никого не пугаю. Это совершенно бессмысленное занятие. Я лишь оповещаю о последствиях. А они таковы, что в случае отсутствия консенсуса никто из старшего командного состава вашей дивизии до фатерлянда не доберется.

Полковник почему-то заткнулся (я думал, он возмущаться начнет) и, невзирая на довольно прохладную погоду, утер лоб платочком. А генерал как-то даже примирительно сказал:

– Вы тоже должны нас понять. Потеря орудийных батарей всегда относилась даже не к военным делам, а являлось делом чести…

Щекотка в моей черепушке почти затихла (сука, ну вот как ее вызывать по желанию?), поэтому уже спокойно ответил:

– Ну так в чем вопрос? Вы ведь всегда можете оказать военно-техническую помощь своему союзнику. Это совершенно не затронет вашу честь, лишь добавит плюсов столь дальновидному решению.

Фрицев мой пассаж несколько выбил из колеи. У генерала просто брови поползли вверх, а его слегка очухавшийся спутник удивленно произнес:

– Позвольте узнать, о каком союзнике идет речь?

Тут уже я принял удивленный вид:

– Ну как же! Атаман Всевеликого войска Донского Петр Николаевич Краснов является преданнейшим союзником и беззаветным другом великого рейха. Кому как не ему можно оставить отягощающий вас груз, чтобы он мог продолжать свою борьбу с красной сволочью?

От неожиданности Буденный, услыхав такие слова, не сдержавшись, вдруг вспомнил неизвестную мне мать, а более сдержанный генерал, выслушав перевод не менее охреневшего Берга (который выполнял у нас роль толмача), издал странный горловой звук. После чего я их добил:

– Разумеется, что всё, о чем мы говорили, так и останется на складах. А вот отличные немецкие орудия будут вывезены в степь, в тайное место и переданы полномочному представителю Ost-Hilfswilligen[19] генерала Краснова. О чем он вам и напишет расписку.