Комбриг

Тут Буденный что-то отвлекся и со смехом вспомнил, как я нас всех «красной сволочью» обозвал. На что я, пожав плечами, неосторожно посетовал, что это слова из песни. Спутники живо заинтересовались, какой именно. Ну и пришлось озвучить, что, сидя в контрразведке, слыхал, как казаки пели:

Над Доном угрюмым идем эскадроном.
На красную сволочь нам пуля дана.
Не падайте духом, поручик Голицын.
Корнет Оболенский, налейте вина.

На это Берг с удивлением заметил, что года полтора назад пересекался с одним поручиком Голицыным, неужели это про него песня? Но потом сам себе засомневался, так как поручика ожидал суд, потому что тот спьяну пристрелил штабс-капитана, и вряд ли бы он после этого стал героем песни. Семен же просто сплюнул, посетовав, что про каких-то корнетов песня есть, а вот про героических чуровцев до сих пор так и нет. После чего хитро глянул на меня. Ну а я что-то повелся и, ухмыльнувшись ответил:

– Про чуровцев не знаю, а вот про тебя точно есть. Усач удивился:

– Эт какая? Не слыхал…

Я же, подмигнув спутникам, заголосил:

По военной дороге шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги.
От Кубани и Волги
Мы коней поднимали в поход.

Казаки конвоя, навострив уши, максимально сблизились, ну а я продолжал:

Среди зноя и пыли мы с Буденным ходили
На рысях на большие дела.
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.

Когда вокал внезапно прекратился, ошарашенно слушающий Семен жадно затребовал:

– А дальше?

Пожав плечами, ответил:

– Дальше не помню…

Ну правильно, там ведь в тексте и про польских панов, и про псов-атаманов. Да еще и про наркома. Так что сейчас я очень вовремя остановился. Но Буденный на мои слова не очень-то повелся. Наоборот – торжествующе захохотав, он подытожил:

– Как же – «не помню»! Так и скажи, что еще не придумал! Или ты считаешь, что хучь кто-нибудь сомневается, что все те песни твои? – и видя, что я не реагирую, добавил: – Вот одно не пойму, Чур, и чего ты такой стеснительный? Другой бы об том на каждом углу кричал, а ты словно барышня-смолянка мнёшься да морщишься. Характерником тебя назвать – злишься. Стихотворцем – кривишься. Что тебе не так?

Пришлось возразить:

– Я не стеснительный. Я просто вежливый. И даже где-то деликатный. Славы не ищу…

На что в ответ снова получил смех:

– Ой, вы гляньте на него! И словечко-то какое придумал! Деликатный… Особливо когда мы на кулачках в Севастополе соленых гоняли, твоя деликатность так и перла! Или когда на немецкую лаву с одним пистолетиком впереди всех понесся, уж так деликатничал, так деликатничал… А уж насколько ты вежливый, пушшай дроздовцы расскажут.

В общем, Буденный обсасывал малоприменяемые в нашей среде слова почти до самого лагеря. А я не мешал. Радуется человек и пусть радуется. Тем более, дело мы большое провернули. Еще не до конца, но сомнений в успехе уже нет. В общем, кивал я, кивал на разные подколки, но после очередного перла Семена подпрыгнул:

– Стоп. Повтори – как ты сказал?

Буденный даже сбился:

– Я говорю, что у нас получается цельная бригада таких вот «вежливых ухорезов», наподобие тебя. А что?

Ощерившись широкой ухмылкой, я довольно гыгыкнул:

– Не… ничего. Просто мне это очень понравилось. Ну а что? Первая Краснознаменная бригада морской пехоты «Вежливые люди»! Как звучит? А?

Нет, ну в самом деле – звучит! И пусть сейчас никто (кроме Жилина) не поймет этого прикола, но достаточно того, что я его знаю. Так что нехай это понятие появится почти на сто лет раньше. Ведь вежливость – это такая вещь, что точно никому не помешает…

Глава 9

Начарт Холмогоров своей колченогой суетой сильно напоминал того гнома, который женился на великанше и теперь бегал по ее телесам, крича в перевозбуждении: «И это все мое?!» Причем в основном он крутился вокруг трех грузовиков с орудийными платформами и встроенными снарядными ящиками. Остальные, к слову сказать, от него не очень-то отставали. Там, блин, всем хватило. Даже Самурскому, нашему Айболиту, достался специально предназначенный для раненых санитарный автомобиль. Про тыловиков, просто истекающих слюной и брызгающих кипяточком при виде гор снаряжения с амуницией, я вообще молчу. Правда, всех своих сразу предупредил: нам отходит законная десятина. Не более того. А остальное придется отдать на нужды Крымского фронта. Правда, и этой десятины было выше крыши. Хотя некоторым все мало… Я вон уже наблюдал, как Михайловский лично, воровато оглядываясь (вот тебе и дворянин чуть ли не со времен Рюрика!), ныкает в свои броневики патронные ящики и какие-то пулеметные зипы. И главное, это помимо всего того, что ему уже было выделено.