Комбриг

Не в такие передряги нас комбриг водил,
И не раз врагов ловили мы на их промашки.
А когда кончался бой, он нам говорил:
Не позорь, салаги, моря – зашивай тельняшки[35]

.

Неслышно подошедший Лапин уселся рядышком (место ему тут же освободили) и, пихнув меня в бок, тихонько сказал:

– Во, видал? Про тебя уже песни сочиняют.

Я возразил:

– Не про меня, а про нас. И явно это дело рук того бойца с гитарой. Наши-то все больше на матерные частушки сбиваются. А тут прямо стиль чувствуется. Надо бы этого парнишку на заметку взять. Вроде фамилия у него… э-э… Свиридов?

Кузьма кивнул:

– Точно так. Боец второго батальона, первой роты, первого взвода – Свиридов Владимир Борисович. Из семьи военных. Отец убит во время Брусиловского прорыва. Мать с малолетним братом проживает в Можайске. Денежный аттестат Владимир оформил на них. Сам по себе парень общительный. Неплохо знает французский. Пишет стихи. И как видишь – сочиняет песни.

Я вытаращился на комиссара:

– Блин! Как ты это все запоминаешь?

Тот смущенно улыбнулся:

– Работа такая…

А еще минут через пять появилась Аленка. Ей также сразу освободилось место рядышком. Ухватив мужа за руку, она, прижавшись щекой к моему плечу, какое-то время тихо слушала вечерний концерт, периодически задавая разные вопросы. А потом, когда в солировании наступила пауза, наклонившись к уху, чмокнула куда-то в мочку и попросила:

– Сыграешь что-нибудь? Для меня. Просто настроение такое…

Я напрягся:

– Какое?

Но глядя на ее блаженную улыбку, успокоился и тут же получил подтверждение:

– Сказочное… Так хорошо внутри…

Ну что же. Если женщина просит… Подхватив Аленку под руку, пошел к беседке. Народ, разглядев командира, встрепенулся, но жестом успокоив вскочивших бойцов, я обратился к Свиридову:

– Володя, одолжишь инструмент ненадолго?

Тот даже покраснел (ну так – сам Чур его по имени знает!):

– Конечно, товарищ комбриг!

После чего, усадив жену, взял несколько аккордов. Гитара оказалась шестиструнной. И это хорошо. Я тут на семиструнке научился немного лабать и еще беру уроки у нашего гармониста. Но пока не очень в теме. В смысле играю хоть и хорошо, но чувствую, что до Борискина[36] не дотягиваю.

Зато шесть струн знакомы с седьмого класса. Вот как девочками стал интересоваться, так и научился. А теперь, с новыми возможностями организма, аж сам себе удивляюсь. Поэтому, проверив строй, улыбнулся Лене и начал играть. Без слов. Там в общем-то изначально слов никаких не было. Да и не нужны они[37]…

А когда закончил, жена подняла на меня затуманившиеся глаза и спросила:

– Что это было?

– Это? Это старый, красивый город, узкие улочки, синее небо, соленый ветер с моря и, конечно, самая прекрасная девушка на земле.

Морпехи вокруг тактично застыли, не желая разрушить очарование обстановки, а «самая прекрасная», благодарно шмыгнув носом и доставая платочек, ответила:

– Необычный вальс… Никогда раньше не слышала. И так славно он попал под настроение… А как называется?

Я улыбнулся:

– Ну, пусть будет… «Вечерний город» или «Струны моря», или свое что-нибудь придумай. В общем, как захочешь, так и назови!

Аленка удивленно хлопнула ресницами:

– Так это тоже твое?! Господи, какая прелесть! Это непременно надо переложить для фортепиано! А назвать… назвать – «Под небом Одессы».

От неожиданности я икнул, несколько сбивая общий романтизм и подумав, что чувство слова у мадам Свароговой развито просто необычайно, отдав гитару хозяину, вежливо попрощался со всеми и, подхватив жену под ручку, чинно удалился. В конце концов у нас еще типа первая брачная ночь ожидается, так что не будем терять время.

* * *

Следующие дни прошли довольно спокойно, хотя чувствовалось, что общее напряжение возрастало. В основном его приносили наиболее предусмотрительные ранние беженцы из «местечек» бывшей черты оседлости. Газетные новости, подогреваемые слухами, тоже будоражили умы горожан. Зная, что это только цветочки, я с интересом наблюдал развитие ситуации. Правда, один раз самому пришлось окунуться и поучаствовать в небольших разборках между свидомитами и прорусски настроенными гражданами. Все приключилось, когда пришел в офицерское собрание кавалерийской дивизии, расквартированной в городе. Можно было бы, конечно, забить на их приглашение, но это стало бы в корне неверно с политической стороны вопроса. Тем более что терзали меня смутные сомнения относительно комсостава армии УНР. Нет, сами офицеры и их немногочисленные солдаты вовсе не в вакууме жили, активно посещая митинги, проводимые Лапиным и его помощниками. И при этом многие довольно доброжелательно воспринимали идеи большевиков-жилинцев. Но сомнения были вовсе не в офицерах-УНРовцах. Просто к нам очень скоро прибудет усиленный полк добровольцев-деникинцев. И поначалу я как-то вообще по этому поводу не парился. Нормальные, адекватные, обстрелянные люди, с которыми сложились довольно неплохие отношения.