Несмотря на то что вся техника находилась в капонирах и была неплохо замаскирована, потери оказались достаточно большими. На такой сравнительно небольшой дистанции броня самоходок уже не могла держать вражеские снаряды, а потому много машин оказалось или уничтожено, или повреждено, и это приходилось принимать как данность. Однако немецкие потери оказались больше, и это хоть немного, но успокаивало Катукова. Приданные ему самоходки Севастьянова потеряли примерно половину своего состава: они оказались на первой линии обороны, и немцы вели по ним первоочередной огонь. Также сильно досталось и артиллеристам, у них тоже оказались очень большие потери. Однако вся передняя линия снова оказалась заставлена горящими немецкими танками, самоходками и бронетранспортёрами, а также усеяна телами их солдат.
На другой день утром артиллерийского обстрела не было, так же, как и немецких атак, день прошёл на удивление спокойно. А вот следующим утром грянуло. Несмотря на трудности, наша разведка всё же работала в немецком тылу, а потому сосредоточение немецкой техники в районе Прохоровки зафиксировало и передало командованию. Решив всё поставить на одну карту, противник за день сосредоточил там почти всю свою оставшуюся бронетехнику и утром 20 июля пошёл в атаку. Катуков успел перебросить туда все свои танки и уцелевшие самоходки, кроме него к Прохоровке подтянули технику и другие части.
Сначала на пошедших в атаку немцев обрушился артиллерийский удар, но долго продолжаться он не мог, так как немцы быстро приблизились к нашим позициям и артиллеристы были вынуждены прекратить свой огонь. Однако свою плату с противника они взяли – на поле появились первые костры из горящей немецкой техники. Когда до наших позиций осталось с полкилометра, Катуков дал приказ, и многочисленные Т-43 при поддержке КВ-3 и самоходок рванули навстречу противнику. С такой небольшой дистанции наши танки и самоходки пробивали броню любой немецкой техники, хотя, разумеется, и сами несли от неё потери.
Вот наш горящий Т-43 с ходу врезался в немецкий «тигр», и мгновение спустя оба танка взорвались. Всё поле постепенно покрывалось горящей техникой обеих враждующих сторон, и никто не намеревался отступать. Медленно, но верно мы начали брать верх: если по качеству танков был относительный паритет, то по их количеству у нас, после понесённых немцами за эти несколько дней в ходе их наступления потерь, было несомненное преимущество. Наша новая техника успешно боролась с новыми немецкими танками, и вскоре началось даже не избиение, а добивание ослабевшего противника. Наши танкисты не дали немцам отступить и жгли их технику, так что в итоге все немецкие танки так и остались на поле боя.
Наша армия почти всё сражение так и простояла во втором эшелоне, и только под конец командование отдало нам приказ вступать в бой. Именно мы окончательно сломили немецкое сопротивление, когда новая волна наших танков обрушилась на уже выдохшегося противника. Это был именно тот момент, которого я с таким нетерпением ждал. Основные наши силы, понёсшие в ходе этого сражения большие потери, нуждались в передышке, а наша армия нисколько не устала, и, кроме потерь в самоходках, которые мы понесли, помогая армии Катукова сдерживать противника, других не было. Обоз для рейда уже был сформирован и только ждал отмашки, поэтому, не теряя зря времени и пользуясь паникой, возникшей в рядах противника, наша армия рванула вперёд[42].
Глава 14
Переваливаясь на ухабах и достаточно сильно подпрыгивая на кочках, мой штабной бронетранспортёр, покачивая длинными хвостами двух антенн, шёл в середине колонны моей дивизии. Командирская машина шла сразу за штабным бронетранспортёром, однако я сам ехал не в машине, а в штабном бронетранспортёре. Разумеется, гораздо удобней и комфортней ехать в машине, однако в этом есть одно очень большое но: в моей машине нет рации. К сожалению, возможности достать американские «воки-токи» у меня не было, к тому же я не знал, когда именно они появились у пиндосов. Знаю только, что во время войны, а когда именно – нет. Сейчас они вроде должны уже вовсю использоваться, вот только когда начали? Да и вопросы ненужные у начальства возникнут: а я откуда про них узнал? Да ещё неизвестно, согласились бы пиндосы их нам поставить или нет.
Короче, я решил не палиться, вот и приходится теперь ехать не в своей машине, а в штабном бронетранспортёре, где установлены две рации, одна из которых мощная, для дальней связи. А что делать, сейчас связь необходима как воздух, так как от неё зависит почти всё. Обстановка меняется постоянно, и успех рейда напрямую зависит от разведки и связи, потому что разведка должна мгновенно передавать командованию добытые сведения. Кстати, Севастьянов сейчас тоже едет в штабном бронетранспортёре, правда, своём: к его штабу прикомандирована отдельная машина, причём не одна, а две.