– Сейчас, – кивнул наркомвнудел. – Так вот, мое мнение таково: этот самый Кобрин просто подталкивает в нужный момент наших бойцов и командиров, подсказывает, как правильно поступить, ведет за собой и остерегает от ошибок, которые были совершены, гм, в ином варианте развития событий. Все остальное делают исключительно наши люди, простые красноармейцы. Воюют они, и только они. Героически воюют. Просто… порой им не хватает грамотного командования, а их командирам – знания реальной обстановки на фронте.
– «Ином варианте» – это как в рассказе твоего лейтенанта? – оставив без внимания несколько последних фраз Берии (что, впрочем, отнюдь не означало, будто он не обратил на сказанное внимания – еще как обратил, ага), хмыкнул Иосиф Виссарионович. – То, что произошло бы, не появись у нас гость из будущего? Ладно, не отвечай, я понял. Давай дальше.
– Гости, Иосиф Виссарионович…
– Даже так? – Вождь с искренним удивлением изогнул бровь. – Во множественном, значит, числе? Давай подробнее.
– Согласно моей информации речь все-таки идет именно о НЕСКОЛЬКИХ «гостях», появившихся в нашем времени, а не об одном-единственном человеке. Просто этот Кобрин, скажем так, добился наиболее заметных успехов. Поэтому я и докладываю в основном о нем. Проверка остальных…
– Возможно, контузия? – предположил Иосиф Виссарионович.
– Допускаю, как вариант. Но не у всех же одновременно…
– Хорошо, когда узнаешь подробности – докладывать немедленно. Подробно. Давай дальше про этого Кобрина.
– Мне кажется, что Кобрина не зря отправляют в ключевые, так сказать, моменты. Своими действиями в июне он предотвратил два котла, грозивших нашим войскам колоссальными потерями в людях и технике и существенно упрощавших противнику наступление. Затем помог удержать Смоленск – если сравнивать с информацией Зыкина, мы выиграли как минимум месяц. По сути, гитлеровским планам молниеносной войны конец. Мы бы и сами справились, причем приблизительно в те же сроки, но так получилось, гм, быстрее, что ли? И с куда меньшими потерями для нас. Ну а затем Ленинград, Лужский рубеж. Тут и вовсе страшно представить, чего бы нам стоила почти трехлетняя блокада.
– Хочешь сказать, что наши… – Сталин замялся, но все же произнес, видимо, не слишком нравящееся ему слово:
–
– Наоборот. С моей точки зрения вовсе не странное.
– Полагаешь, они одумались? И теперь пытаются все исправить? Так что-то поздновато спохватились. Сколько там времени прошло – двести лет, триста?
– Возможно, – неопределенно кивнул Берия. – Тут полной ясности пока нет. Этот Кобрин лейтенанту Зыкину странную фразу сказал – мол, он здесь не только, чтобы нам помочь, но и себя проверить. Мне не совсем понятно, что имелось в виду. А что поздно спохватились? Допустим, они решили предпринять попытку изменить собственное прошлое, как только уровень их науки позволил, гм, эти самые путешествия во времени. Может, они и раньше были не против
– А сейчас, значит, смогли?
– Вероятно, да. Это исключительно мое умозаключение, товарищ Сталин, но оно, тем не менее, основано на известных нам фактах. Пока неподтвержденных, умозрительных, но мы работаем, проверяем.
В кабинете повисло долгое молчание. Иосиф Виссарионович, словно потеряв к собеседнику всякий интерес, занялся трубкой, до того лежащей на краю массивной хрустальной пепельницы. Берия не торопил события, прекрасно зная, что это время нужно вождю на обдумывание услышанного.
Закурив и сделав несколько затяжек, Сталин снова заговорил:
– Допустим и это. Пока допустим. Что ты предполагаешь делать дальше?
– То, что я и излагал в докладе. Вторая фаза операции. Условное название – «мозг». Мы ведь по-прежнему практически ничего не знаем про этого Кобрина. Возможно, это даст нам больше информации. Зыкин запомнил многое, очень многое, но определенно не все, что может нас интересовать. Да и Кобрин практически наверняка не собирался ему рассказывать ВСЕГО. Сейчас же у нас, вполне вероятно, появится шанс получить ПОЛНУЮ информацию о будущем. «Предупрежден – значит, вооружен», как древние говорили.